Иоанн Павел II. Поляк на Святом престоле

В поисках управы на епископат Герек и его команда вернулись к идее Гомулки надеть на строптивых иерархов ватиканский хомут. Посул возродить варшавскую нунциатуру оказался достаточен, чтобы Павел VI окончательно отказал в аккредитации послу эмигрантского правительства Казимиру Папи. В феврале 1975 года в Польшу прибыл новый переговорщик от римского папы — архиепископ Луиджи Поджи. Перед поездкой ватиканский дипломат прошел, так сказать, курс подготовки, ознакомившись с обширными докладными польского епископата о ситуации в стране. «Ничего о вас без вас», — заверяла римская курия Вышиньского, но тот все равно остался недоволен визитом. По возвращении гостя в Рим примас отправил понтифику письмо, где обвинил архиепископа в превышении полномочий: дескать, он нарушил его, Вышиньского, прерогативу обсуждать с властями кандидатуры на епископские кафедры. А уж просьба Поджи отремонтировать бывшее здание ватиканского представительства в Варшаве и вовсе разъярила примаса — он счел это опо­средованным давлением на себя, дабы молчаливо согласиться с установлением дипломатических отношений с Ватиканом. Слово примаса по-прежнему имело большой вес в Риме. Когда в августе 1978 года скончался Павел VI, госсекретариат Святого престола уведомил польский епископат, что согласно воле покойного Поджи намеревается вновь посетить Польшу. Но Вышиньский сказал свое «нет», и визит не состоялся[476].

Игра партийного руководства все же принесла некоторые плоды: у Вышиньского совсем испортились отношения с внешнеполитическим ведомством Святого престола. Он уже и раньше критиковал «восточную политику» римских пап и осуждал подпись ватиканского представителя под Заключительным актом конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, поскольку в нем была прописана нерушимость послевоенных границ, а значит, перечеркивалась возможность выхода из СССР прибалтийских республик с их значительным процентом католиков; позднее примас выражал негодование тем, что Апостольская столица отказалась ставить на познанскую кафедру епископа Ежи Стробу, чтобы не сердить партию[477]. Конфликт с Поджи стал еще одним поленом в этот костер.

Впрочем, уловки партийной верхушки обнаруживали прискорбный для властей факт, что церковь в Польше так и не стала частью системы, в отличие, например, от СССР и Чехословакии. Признаком этого, в частности, было то, что Управление по делам вероисповеданий подчинялось силовому ведомству (МВД), а не идеологическому, как в прочих «народных демократиях». Это говорило о мощи костела в Польше — он рассматривался как противник, а не как один из винтиков государственной машины. Католическая церковь по-прежнему оставалась властительницей душ. Да и неудивительно. «Один день в неделю они уделяют пропаганде успехов партии. Однако мой сын изучает катехизис пять раз в неделю, — признавался некий варшавский журналист корреспонденту издания „Ньюсуик“ в 1979 году. — Кто добьется большего успеха?»[478]

У соседей-чехов дела обстояли куда печальнее. Шутка ли: тамошнее духовенство в качестве деяния неслыханной смелости распространяло в 1968–1969 годах лозунг «И коммунист может быть хорошим католиком»[479]. В Польше под этими словами услужливо подписалось бы разве что Товарищество ПАКС, епископат же твердо проводил линию на размежевание с партией, ибо атеист хорошим католиком быть не может.

Тайные клирики из Чехословакии вынуждены были ехать за рукоположением в Краков, где польский митрополит проводил над ними обряд посвящения — в нарушение запрета Святого престола. В апреле 1974 года Войтыла самолично столкнулся со строгостью чехословацких порядков, когда по пути в Рим заехал в Литомежицы на похороны кардинала Стефана Трохты. Покойный имел за плечами семилетнее заключение в чехословацкой тюрьме, но даже после смерти его не оставили в покое. Погребение прошло с минимальными почестями, а Войтыле, невзирая на сан, запретили служить панихиду, поэтому он участвовал в церемонии как рядовой прихожанин[480].