Иоаннида, или О Ливийской войне

Вот решающий день взошел над нашей землей. Теперь судьба, доселе [еще] угрожавшая, стремилась [теперь уже] уничтожить Ливию. Лишенный страха и уверенный в своих силах, наш командующий встретил врагов в центре леса и атаковал их[58]. И он одолел бы неприятеля, ибо их отступавшие в страхе ряды уже повернулись [к нему] спинами. Он сам, жадный до победы, скакал в гуще врагов и гнал их разгромленные отряды, и тут внезапно обнадеживающее предприятие обернулось крахом. Фортуна отвернула свой лик, и Лахесис оборвала свою нить. Раненая Победа взмахнула крыльями и улетела. В тот миг зловещая судьба нашла себе помощника. Гунтарих[59], наше проклятие, внес ужас в наши ряды и смог опрокинуть римскую армию целиком. И не угрожающая Фортуна, не враг, не горький гонящий страх ошеломили нашу разбитую армию, но тот единственный негодяй, кто намеренно повернул [свой отряд], двинул свои знамена и притворился, что начал бегство. Когда главные силы увидели его, бегущего в притворном испуге, они последовали за ним, оставив своего полководца на поле боя, бьющегося посреди рвов. Эта суровая судьба тут же обновила неистовство и силу врага; а нашим людям она дала смерть, страх и постыдное бегство, почти всегда приводящее к гибели людей бесславной смертью. Ожесточенный враг преследовал их в ярости, более храбрый теперь, с сомкнутыми щитами и часто выставленными копьями. И пока паника нарастала, грудь Соломона, увы, была пронзена безжалостной сталью, и он встретил смерть, которой не заслужил. Тогда даже просто видимость порядка исчезла. Так как ярость битвы овладела людьми [врага], ни один воин не остался верен своему делу, и все объединенное войско побежало скорее грабить, хотя бой еще продолжался. Тогда печальные пахари заплакали, видя, как налетевший враг распрягает и уводит их волов, и все дома уничтожены со всем, что находилось в них. Бедняки были не одиноки в своем несчастье, ибо оно вместе с ними накрыло и богатых. Тогда, после падения власти Соломона, пришла свобода грабить, и никакая часть страны не была избавлена от этой злой войны. Разбойники в своей бешеной ярости повсюду жгли города и поля. Но урожай и деревья сгинули не только в этом пламени: все, что уцелело, пожрал скот. Вся Африка была растоптана вождями мавров. О, на наше горе! Ни один из наших отрядов не мог выстоять на равнинах, ни один воин не мог оборонить стены укреплений. Бог Сам разгневался, и так все, чем мы владели, было отдано на разграбление. И изменник Стотза снова пошел в бой, признав Анталу своим господином. Став тираном, [Стотза] взял себе право всюду разъезжать и грабить все, что ему захочется, во владениях своего мавританского хозяина.

Песнь IV

(ст. 1—211)

Нет мне радости вспоминать [даже одно] имя невыразимого тирана. Вы можете видеть, как ошеломляющее горе пронизывает меня до мозга костей и заставляет меня содрогаться. Рассудок мой в смятении, и я едва могу собраться, чтобы вспомнить большое число погибших командиров, припомнить беды мои и товарищей. Взбунтовавшиеся войска заставили наших испуганных воинов сдать знамена предателям[60]. Потребовалось бы долгое время, чтобы припомнить нашу катастрофу в деталях, но я хотя бы могу рассказать об основных действиях того противостояния довольно тщательно.