Иоаннида, или О Ливийской войне

Пока он давал своим людям эти указания, смотрите, нечестивая линия массилов с их развевающимися враждебными знаменами обрушилась на них. Коварно, обманно заняли они свою позицию, растянувшуюся длинной линией вдоль текущей поблизости реки. Битва началась с потока крылатых стрел, и вонючие тела наших врагов были пронзены нашей крылатой сталью. Вражеское войско попятилось и повернуло своих коней, [двигаясь] через реку. Наш командующий последовал за ними и проворно пересек реку с отрядом тяжеловооруженных воинов. Не боясь ни опасности, ни смерти, он выбрал курс, с которого уже не вернулся, и атаковал врага. Он был как неистовый хищный лев, который терзает стада и свирепых быков. Одну жертву он обращает в бегство, другую убивает, и испуганное стадо рассеивается по всем направлениям, ибо и пастыри его бежали. Лев ярится на широких полях, зубы его окровавлены, он заламывает и жует свою добычу. Так наш храбрый полководец Иоанн храбро смешал ряды массилов, устилая равнину их телами. Когорта следом за ним делала то же, тесня бегущие колонны врагов и рубя их мечами. Подобно яростному огню молнии, наш командующий несся со своими товарищами по равнине и в возбуждении победы гнал убегавших мавров, словно [дичь] на охоте. Руки его разгорячились и покрылись кровью, и воин держал в своей деснице красный меч – и воина, и полководца. Но как печален, как ужасен был его злой жребий! О, тяжкое несчастье! Враги терпели поражение, и римская кавалерия растекалась своими подразделениями повсюду по полю, рубя их в час победы. Но внезапно этот безжалостный негодяй Стотза привел свои знамена в движение и показался посреди расположенной рядом долины. С ним ехали Гермоген, [оказавшийся] неблагодарным Римской державе, и Тавр. Отряд римлян – но не наших! – следовал за этими бунтовщиками, и вновь гражданская война обрекла нас обрушить друг на друга оружие с печально схожим уменьем. Родственные груди были атакованы, и тела рубили родственные руки. Великодушный Иоанн первым опознал знамена Стотзы и отважно выступил против них с согнутым луком [в руках]. Но его спутники оставили его, будучи не в силах даже видеть сумасшедшего предателя[75]. Иоанн же наложил стрелу на тетиву и, натянув лук со всей силы, выпустил ее. Стрела пронзила ногу крепкого военачальника, задела кость предводителя дикарей и достигла нежного костного мозга. Перья ее погрузились в плоть и окрасились кровью. Полилась кровь и запятнала его роскошные одежды, и Стотза, пронзенный и одолеваемый смертельной раной, [желая] бежать, поднял лошадь на дыбы. Умирая, он упал [с коня], товарищи подняли его и положили в тени густой листвы дерева.

Победитель же поединка, оглянувшись, увидел, что его собственные товарищи бегут с поля боя, и ошеломляющее горе огнем охватило его суровое тело. Преисполненный печали и оплакивающий катастрофу, происходившую на его глазах, он кричал им вслед: «От кого вы бежите, товарищи? Победа ваша, сограждане! Теперь Стотза, пронзенный моей стрелой, покинул бой и лежит, распростершись на земле. Поверните же свои знамена! Куда вы бежите? Куда ведет вас ваша скорбная судьба? Увы, римская доблесть, ты погибаешь!» Так он упрекал полки, испуганные выпавшей на их долю, как им казалось, судьбой, но никто не повернул назад. Мощь мавров преследовала их, и бесчисленные тысячи затоптали их в этом ужасе.

Посреди полей протекала река с песчаными берегами, служившая границей соседних земель. В нее ворвалась бегущая армия и, в страхе смерти, рассыпалась по ее берегам и водостокам. Всех их ожидала, увы, гибель. Увы, бедные создания, толкавшие своих товарищей от страха, наведенного маврами! Давка многих нанизала на оружие своих же падающих товарищей, и они пронзали груди своими же пиками. Храбрая лошадь, оказываясь поверх своего хозяина в грохоте падения, сокрушала его неимоверным весом. И так жалкие войска и их битые командиры погибали вместе, и в тот самый миг Иоанн, наш полководец, был взят от нас и пал благословенной смертью. [Ему не пришлось] испытать на себе высокомерие вражеского хозяина, как многим, или бояться, как пленнику, меча пленившего его. Что же касается Мартирия, он лишь с большим трудом мог попытаться бежать. Он бросился вперед с маленьким отрядом, чтоб встретить смерть перед лицом врага, но Фортуна благословила их храбрость спасением и избавлением от грубой смерти.

В то же самое время, пока душа расставалась с его телом, Стотза издал свой последний плач. Свирепый воин раскаялся в поднятых им восстаниях. Он дышал со стоном и, печалясь, предавал себя очищению: «Какое мрачное удовольствие находил я в войне? Почему, несчастный в своей власти, был я столь неблагодарен и неверен господину нашей державы? Теперь я раскаиваюсь во всем этом, жестокая смерть, ибо ты уже тащишь меня, непутевого.

(ст. 212—244)