Иоаннида, или О Ливийской войне

Мадзана, увидев, в какой смертельной для [врагов] горячке был Иоанн, бросился навстречу ему, отвел назад свою руку и приготовил копье к броску. Подъехав [ближе], он метнул оружие в полководца, осадил лошадь и повернул прочь. Но наш храбрый командир, невзирая на опасность, принял удар копья на щит и отразил его.

(ст. 132—192)

Бесстрашно бросился он на врага и поразил его. Хлынула кровь и запятнала зеленую траву, а тело человека осталось распростертым на поле.

Гардий увидел, как его могучий брат сражен раной, и вот, глядите, он рванулся вперед, готовый защитить его тело. Прикрывшись щитом и гордый своим оружием, он напал на командующего. Его уверенность в том, чего требовала честь, и горе из-за брата двигали им. Но даже, хоть он и прыгал взад-вперед, согнув бедра, дразня противника, его доспех был пробит, а сам он получил удар под ребра, так что древко затрепетало, а сам он оказался пригвожденным к песку. В то время как смерть одолевала его, Иоанн, доблестный герой, говорил ему: «Ради этого ли ты, несчастный человек, вышел против меня в своей мощи и невежестве? Или ты хотел составить компанию брату [в его путешествии]? Что ж, тогда твои желания исполнились, твоя судьба соединилась с его крепче, чем ты полагал, мой стойкий воин. Так вышло, что ты охотился за добычей и вместе с тем за смертью и теперь покидаешь Ливию вместе с братом».

Более он не медлил и, прямо сев в седле, с копьем наперевес напал на Куллана. Какое-то время он преследовал его, и мавританский всадник, в ужасе спасаясь от врага, рыскал в разные стороны. Но командующий в ярости следовал за ним, нацелив копье, и, наконец, пронзил его спину так, что кровь фонтаном брызнула на песок. И трупы падали на трупы, пока враг отступал по широкому полю боя. Ужас войны обратил лагуатанов вспять, и все их ряды дрогнули. Невиданной силы страх наполнил груди всех племен, ибо недруги чудились на нашего героя и бежали от него, преисполненные ужаса. Так гиганты трепетали пред Громовержцем, когда падали со сломанными шеями от ударов его молнии. Так войско троянцев бежало пред Ахиллом.

Когда Брутен увидел, что его люди выдавлены с поля боя и уже бегут, обратив спины [к врагу], что они сами распространяют странную панику, что армия, опрокинув знамена, отступает, и мавры в поисках спасения в ужасе спасаются в лагере, – то поверил, что и его жизнь стремится к концу, [но] издал громкий крик, сплотил им свои разрозненные части и повел их, хоть они и были преисполнены испуга, назад в бой с такими словами: «Что за жалкая вы орда, вы, которые прежде никогда не отступали, [потерпев] поражение! Что породило эту панику, гонящую теперь ваши отряды дрожащих беглецов? Разве может кто защитить себя бегством? Разве будете вы в безопасности в лагере, который уже угрожает взять гордое и торжествующее победу войско? Какой бой вас так ужаснул, что вы так бежите, мои стойкие лагуатаны? И ты, Австур, столь уверенный в своих горах, какой враг одолел тебя, что ты бежишь в таком страхе? Увы, негодные, вы не испытываете стыда, сдавая оставляемые вами поля? О, доблесть! О, сердца мужей! Вы и вправду хотите получить обратно бесплодную пустыню? Вы так рьяно бежите, чтоб увидеться с горячими [песками] Сиртов? О, кучка беглецов, вспомните былые войны ваших предков, их кровавые битвы и их благородную силу. Ваши предки били эту империю. Максимиан, хоть и обладал прекрасным скипетром Римской державы, не мог разбить наших дедов[92]. А теперь смотрите, сколь малыми силами простых людей Иоанн громит и уничтожает наши ряды. Пойдем же [лучше], в конце концов, на помощь [собственной] судьбе!»

При этих словах доблесть мавров возгорелась вновь, их боевые линии повернули и пошли вперед. Более яростные, чем прежде, они вновь вступили в бой и смутили само небо густым полетом копий. Они напоминали корабль под воздействием урагана. Вновь и вновь сбиваемый со своего курса, он сносится все дальше в море в направлении, следовать которому его принуждает южный ветер, и опасности, угрожающие [судну], приводят моряков в замешательство. Но когда ветер дует теми порывами, о которых молила команда, тогда радостный кормчий встает [к рулю] с громким криком и, подбадривая товарищей, искусно правит кораблем, расправляя паруса под более спокойный ветер.

(ст. 193—318)

Так же родной командир ободрил подавленных людей своим голосом и словами вновь обратил их дикие души к войне.