Йоха

Он остановился перед ней: длинный, холодный, одетый небрежно, как всегда, с неизменным рюкзаком за плечами и со снятыми наушниками плеера. Она заплакала, сжавшись в комок.

– Ну вот! – он сел рядом и обнял ее за плечи.

– Я – дура?

– Конечно.

– Почему, конечно?

– Опять к словам придираешься?

– Зачем я сюда хожу?

– Хватит, хватит… Пойдем наверх, что мы на лестнице разборки устроили.

Она поднялась вслед за ним, чтобы снова пройти пытку счастьем. Она знала, что снова будет жарить картошку, ругаться с ним, а потом греть ладони на его шее, смотреть, как он подолгу крутится перед зеркалом, собираясь куда-то…

– Возьми меня замуж!

– Для чего?

– Я хочу стирать твои носки, кормить тебя ужинами и рожать от тебя детей.

– Странные желания…

Через год у них родилась дочь – Александра. Дети вообще очень странные существа, и пути их прихода в мир не всегда понятны и однозначны. Так случилось, маленькая Сенька пришла и заслонила собой все другое, что было до нее.

Глава 74. Красное платье

В сторону леса пронеслась совершенно обезумевшая лошадь, но я успел заметить ее седока: баба какая-то в красном платье. Это яркое пятно никак не вписывалось в общий пейзаж с темным бором, заросшей бурьяном проселочной дорогой и низким солнцем в облаках.

Лошадь явно не была рождена для скачек: обычная кобыла, с тяжелым задом, которым она взбрыкивала, и ее от этого заносило в сторону. Я остановился и долго смотрел вслед несущейся всаднице.

К чему такая показуха? Нет же никого. А может, лошадь просто понесла?

Я огляделся. Чуть в стороне, за пригорком виднелись несколько деревенских крыш. Значит здесь поселок какой-то, хутор, или ферма. Я направился туда, в надежде разузнать, что за новые амазонки тут у них с ума сходят.

Деревня, как деревня: покосившиеся избы из темных, столетних бревен; причем на всем этом «зодчестве» чувствовалась рука одного плотника. Она присутствовала везде: в попытке создания резных наличников на окнах, в тесаных столбах, поддерживающих навесы… А зрелище все равно жалкое: облупившаяся краска, провалившиеся доски…

На бревне у длинного забора сидит мужик: в кирзовых сапогах, телогрейке (это в такую-то жару! ), неизменной кепке, потерявшей всякую форму и ватных штанах. Мужик курит самокрутку и сплевывает меланхолически себе под ноги.

Пыльные куры с кудахтаньем носятся вокруг него, отчаянно машут крыльями, то и дело пробуя взлететь.. На заборе сидит петух уже, видимо, познавший радость полета.

– Ишь, как их разбирает! – прокомментировал мужик, – к дождю, наверно.

– Петух у них плохой, – ответил я.

– Это как? – живо поинтересовался мужик.

– Как, как… Несостоятельный, как мужчина, – объяснил я, – вот они и бесятся.

Мужик крякнул, покосился на петуха, который с презрением оглядывал свое семейство с высоты забора, и неожиданно сказал:

– Бабы все – ведьмы!

– А ты много баб-то видел?

– Да уж повидал, – протянул мужик.

– И так-таки все – ведьмы?

– Все! – уверенно заключил мужик.

Я вспомнил всадницу в красном, посмотрел на беспокойных кур, на мужика, и смутная догадка прокралась мне в голову…

– Ты конюх? – спросил я.

– Конюх, – согласился мужик, – я и конюх, я и плотник. А тебе чего надо?

– Ничего. Просто, у тебя лошадь убежала.

– Это – какая же? – забеспокоился мужик.

– Такая, в серых пятнах.

– А, – мужик махнул рукой и успокоился, – придет.

– Сама?

– Сама и придет… Одна она, или с бабой?

– С бабой, – признался я. – Мода у вас тут странная.

– Чего – мода?

– Ничего, странная.

Со стороны дороги показалась медленно возвращающаяся давешняя кобыла. Рядом с ней, прихрамывая, шла молоденькая девушка, в разорванном красном платье.

– Упала, – коротко сообщила она, подходя к нам. Лошадь потрусила куда-то дальше.

– Во! – сказал мужик, указав на девчонку, – самая главная ведьма и есть!

– Ногу вывихнула? – спросил я участливо.

– Нет, просто ушибла.

– А зачем так гнала?

– Я не гнала, ее оводы закусали.

– Чего ж ты на нее полезла?

Она пожала плечами и зашмыгала носом.

– Понятно…

Что мне было понятно, скорее всего – ничего.

– Турист? – спросил мужик, кивнув на мой рюкзак.

– Вроде того…

Девчонка присела на краешек бревна рядом с мужиком и, вытянув босые, загорелые ноги, шевелила пальцами, внимательно следя за этим процессом… Мы с мужиком некоторое время, не отрывая взгляда от ее ног, молчали.

– Тьфу ты, пропасть! – не выдержал первым мужик. – Пойду, лошадь поставлю, – сказал, поднялся и побрел по улице, обходя кучки конского навоза.

– Цыпа – цыпа – цыпа, – донеслось из-за забора, и куры, как одна, взлетели сразу, стаей, опрокинув заоравшего петуха.

– Спать пошли, – проговорила девчонка, проводив взглядом куриную стаю. Я посмотрел на солнце. Оно опустилось куда-то в заросли ивняка и подсвечивало снизу, отчего горизонт пестрел малиновыми полосками, надвигалась туча.

– Будет гроза…

Она кивнула, соглашаясь со мной.

– Вы к кому приехали?

– Ни к кому. Просто, мимо шел. Теперь, вижу, придется заночевать. Есть пустой сарай в деревне?

– Есть. На берегу речки есть банька. Она – ничья.

– Покажешь?