Ёлочка

Кожин. Включай, включай, Оля, ему надо. (Встал, заходил по комнате взад-вперед, посматривая на наручные часы.)

Макшев. Включай, а мне, пожалуйста, еще вина…

Ольга вставляет вилку в розетку, Дыбина трясет. С предсмертным шепотом: «а-а… током» он падает на пол. Макшев и Кожин переглянулись. Бросились к Дыбину.

Дыбин, ты что? Дыбин!

Кожин. Э-э! Дыбин, не шали! Вставай!

Макшев(бьет Дыбина по щекам). Дыбин, проснись! Дыбин!

Кожин(к Макшеву). Ну что стоишь? Пульс ищи! Пульс! Ну что, нашел пульс?

Макшев(обыскивая Дыбина). Нет… Только талоны на метро…

Кожин. Ищи лучше. А я пока сделаю искусственное дыхание… Так… Ты не помнишь, как его делать? Ты же альпинист…

Макшев. Вот так вот руками и рот в рот…

Кожин(начинает делать Дыбину упражнение с руками). Оля, иди сюда… Поцелуй его в рот.

Ольга. Нет, я могу только в щёчку.

Кожин. Ну тогда «скорую» вызови!

Ольга. Уже вызвала.

Кожин. Вторую вызывай, их же двое!

Ольга убегает. Кожин делает Дыбину упражнение с руками, но вот ему самому стало плохо, схватился за сердце, отошел в сторону, присел.

Макшев(спрашивает у Кожина, показывая на Дыбина). Думаешь, всё?

Кожин. Всё.

Макшев идёт к ёлке, снимает зайчика и берет ящерицу. Зайчика кладет на Дыбина, ящерицу на Чигитанского. Друзья некоторое время стоят в трагическом молчании.

Макшев(нарушая молчание). Эх, снять бы сейчас шапки, да нечем…

Кожин. Да не обязательно именно шапки снимать. Можно и разуться. Давай разуемся в честь Дыбина…

Макшев. Давай.

Разуваются.

(Пробует позвать Ольгу.) Оля, иди разуваться!

Кожин. Не зови. Ей не надо. Она женщина. А я вот не только ботинки, я и носки сниму… (Присел. Снимает носки. Периодически хватается за сердце.)

Макшев. Носки-то зачем?

Кожин. Да как тебе сказать… Возраст… Понимаешь? Возраст дает о себе знать…

Макшев. При чем тут возраст и носки? Какая взаимосвязь?

Кожин. А при том… Когда змея поистаскалася, она пытается спялить с себя старую шкурку, зацепившись за деревянную кору. Так и любой ветеран. Как только чувствует приближение последнего возраста, пытается стянуть с себя носки и оставаться босиком. Знаешь, сколько я видел ветеранов босиком? Ого-го! Все без носков, потому что чувствуют приближение…

Макшев. Подожди, какой ветеран? Какой босиком? Мы же договорились, что мы не возраст!

Кожин(опять берется за сердце). И все-таки я – возраст. Я сам виноват, потому что разбрасывался будильниками. Каждый будильник – это хранитель времени. И каждый раз, забрасывая будильник подальше, ты как бы отнимаешь время у себя. Раз забросишь, два забросишь, три забросишь… Сначала не чувствуешь, а возраста остается все меньше и меньше… Злоупотреблял… Опрометчиво… Разбрасывался временем… Вот теперь чувствую…

Макшев. Ну как же так? Так хорошо складывалось. Нас двое и щек у Ольги тоже двое… Каждому по щеке… Сам говорил.

Кожин(прилёг на полу). Да. Говорил. Но последний брошенный будильник, видать, оказался лишним. Какие щечки, когда я уже без носков? Рад бы целовать, да возраст не позволяет… Макшев! Неси сюда чайник, пока не поздно!

Макшев. Несу! А будильник, которым ты разбрасывался, нести?

Кожин. Неси! И будильник неси, и все неси. Все, что успеешь! Быстрее, возраст уходит…

Макшев снимает чайничек с полки, собирает разбросанные будильники, несет всякое барахло и высыпает на Кожина.

Ну вот… Всё… Не остаётся возраста… Завидую тебе, Макшев. Обе щеки твои. Прощайте. Будете на Б‑19, мы вас с Дыбиным встретим…

Кожин потихоньку умирает, Макшев некоторое время стоит в печальном молчании.

Макшев(наконец заговорил). Вот так бывает… Разувался, разувался в честь Дыбина, а оказывается, что и в честь тебя, Кожин, ботинки снял. Получилось на каждого по ботинку… По-братски…

Кожин(предсмертный шёпот). А носки снимать будешь?

Макшев. Нет. Прости. Я жить хочу…