Йомсвикинг

Больше мы не произнесли ни слова. Мы стояли рядом с китом, как с поверженным в бою товарищем, пока вода поднималась. Бьёрн тихо произнес, что не знает, насколько кит может задерживать дыхание. Оказалось, не так долго, как мы предполагали. Вскоре он начал бить плавником, пытаясь захватить воздух пастью, но нас не покидало ощущение, что воздух внутрь его тела не попадал. Возможно, он пострадал во время шторма, а может, легкие сжались под тяжестью веса на суше, а не были расправлены, как в воде. Снова раздался этот душераздирающий звук, кит один раз приподнялся на плавнике и обмяк. Я подошел поближе и встал рядом с Бьёрном. Кит смотрел на нас своим огромным глазом и медленно умирал.

Мы могли бы воспользоваться его жиром и мясом, но не стали этого делать, лишь молча ушли оттуда, и только когда туша кита исчезла за горизонтом, Бьёрн перестал грести.

– Ты не мог его спасти, Торстейн. Шторм… наверное, погубил его.

Эти слова напомнили мне другой случай. Однажды дома я нашел птенца сороки со сломанным крылом. Я был тогда еще маленьким, мне едва исполнилось шесть или семь зим. Я принес его отцу и Бьёрну, когда они кололи дрова. Отец взял птенца в свои натруженные руки, вздохнул и покачал головой, прежде чем сообщить мне, что было бы лучше, если бы мы сломали ему шею, чтобы он не мучился. Но я убежал тогда в лес, туда, где нашел птенца, я едва мог различить гнездо на сосне, возвышавшейся надо мной, но полез наверх. В гнезде было еще два птенца. Я положил его к ним и подумал, что родители его выкормят и сохранят ему жизнь, а крылышко поправится. Но едва спустился с дерева, как птенец снова упал на пригорок. Он был еще жив, тот малыш, он махал одним крылышком и жалобно пищал. Пока я собирался сделать то, что посоветовал отец, пришел Бьёрн. Не мешкая, он взял птенца за голову и свернул ему шею. Затем он повернулся ко мне, его мальчишеское лицо было серьезно. «Ты не мог спасти его, Торстейн».

Возможно, христианам странно слышать наши размышления. О нас, язычниках, говорили, что нет у нас ни милосердия, ни сострадания. Пусть от нас не приходилось ждать милости, и было бы неправдой утверждать обратное, но бессердечными мы не были.

Мы обогнули северную оконечность Ютландии и отправились на юг, миновали фарватер, где поверхность воды была гладкой. Там было так мелко, что под нами отчетливо проглядывалось дно. Вскоре мы оказались в Каттегате и узнали, что там правил датский конунг. Даны не были свободными в отличие от нас, норвежцев, долгое время они жили, подчиняясь конунгу. Бьёрн рассказал мне об этом в первый вечер, когда мы высадились на берег там, на западном побережье Ютландии. Мы разожгли небольшой костер из деревьев, плавающих в воде, а на одном из лугов нашли для себя укрытие. Даны были отвратительными разрушителями, считал он. Все они до единого, с кем ему доводилось встречаться, были жадны до золота и жаждали крови. Они вели себя как дикие животные: когда Олав и Свейн Вилобородый пришли в Уэссекс, чтобы разграбить его, даже закаленные в боях воины содрогались при упоминании о их чудовищных злодеяниях. Неспроста Этельред выбрал Олава, а не Свейна, когда протянул свою руку и оплатил серебром себе союз. Сама земля сделала их такими, считал Бьёрн. Мы оба видели, насколько она была плоской. Такой же была и земля вендов, слыхал он. И Гардарики. Да, плоская, как щит, вся страна и на юге, и на востоке. Здесь не было ни одной горы, которая могла бы отделить один род от другого, а потому они с самого начала воевали друг с другом. Все эти войны и убийства выковывали людей на протяжении многих поколений.

Пока нам не повстречался ни один дан, в море мы были одни. Может, все они были на западе и разбойничали там? Когда на следующий день мы продолжили наш путь, настал мой черед сесть на весла, я тогда еще подумал, что, наверно, мы совершили ошибку, отправившись в южном направлении. Если все они там были воинами, если не знали покоя и жили лишь грабежами и сражениями… Разве о такой жизни я мечтал?

Я поделился своими мыслями с Бьёрном и ожидал, что он, с самого начала не желавший отправиться в Йомсборг, согласится со мной. Но Бьёрн лишь сидел и гладил Фенрира, разглядывая песчаные насыпи, мимо которых мы проплывали, пока наконец не спросил, сколько людей я убил. Я задумался, потому что их было больше, чем мне хотелось бы. Одного я убил на торжище, потом был бой с сыном ярла. Затем брат Роса и остальные преследователи.

Есть люди, которые очень бы гордились этим. Они хвалились бы своими подвигами и жаждали, чтобы их чествовали за их отвагу и силу. Я же скорее предпочел бы поскорее забыть обо всех этих убийствах.

Мы с Бьёрном продолжали идти в южном направлении и сходили на землю, лишь когда усиливался ветер или же надо было наполнить меха водой. Питались рыбой, пойманной в море. Очутившись возле датских островов и впервые увидев крупные поместья и суда данов, стоявшие на мелководье вдоль побережья, мы не стали задерживаться, а продолжили путь на юг, подняв паруса и усердно работая веслами.