Иона

Они начинают спускаться. При свете дня идти легче. Из Мишаниного свитера Яник соорудил толстые гетры себе и Андрею; теперь их избитые и ободранные голени худо-бедно защищены. Спуск — подъем, и опять — спуск. Масуд и в самом деле ведет группу не торопясь, намного медленнее, чем раньше. Причина выясняется часа через два, когда они выходят на середину очередного склона. Там Масуд неожиданно сворачивает к небольшой укромной пещере, сбрасывает с себя багаж и со всем респектом приглашает Яника следовать за ним — вверх, к невысокому нагромождению камней. Он двигается пригнувшись, будто прячась, и Яник следует его примеру. Дойдя до гребня, Масуд и вовсе начинает передвигаться ползком. Что за черт? Недоумевающий Яник ползет следом. Наконец, проводник останавливается и делает ему знак: смотри, там, внизу…

И впрямь. Внизу, в каких-нибудь трехстах метрах, очередной турецкий лагерь — палатки, джипы, сторожевые вышки, белый полумесяц и звездочка на выцветшем кровавом фоне.

— Видишь? — шепчет Масуд. — Нам надо туда, — он машет рукой мимо лагеря. — Днем нельзя, только ночью. Снайперы… пу!.. пу!.. Будем ждать. О'кей?

Яник кивает. Теперь ему понятна давешняя ночная торопливость койота — видимо, тот планировал преодолеть опасный участок еще до рассвета. Сейчас же и в самом деле спешить некуда. Они спускаются назад, к группе. В пещере, ясное дело, уже шипит газовая плитка… чай, будь он неладен. Яник подсаживается к Андрею.

— Знаешь, босс, — говорит он. — Если случится невероятное чудо и Господь вернет меня домой, то никогда, клянусь — никогда!.. я не возьму в рот напитка под названием чай… Эх, сейчас пивка бы подогретого… с горячими сосисками… а еще лучше — водочки со стейками… или, на худой конец…

— Перестань, а? — Андрей с отвращением прихлебывает из своего стакана. — И без твоих описаний тошно… Сколько времени мы не ели? Сутки?

— То ли еще будет… — успокаивает его Яник. — Давай-ка лучше спать — так сытнее.

Но сна нету. Голод и усталость сварливо переругиваются в грустном яниковом организме — кто главнее? В пещере сухо и не задувает, но согреться не получается никак. Поворочавшись, Яник садится и смотрит на мокрое полотнище неба, разрисованное грязными клочьями облаков. В голове у него медленно шевелится тупая пустота — такая же серая, как это мерзкое небо, с такими же бесформенными, как эти облака, обрывками мыслей. Отчего-то ему вспоминается Мишанина шуба — громоздкая, черная, воронья шуба на рыбьем меху… и как Мишаня ездил за ней к приятелю в Хайфу… и с какой гордостью демонстрировал Янику это замечательное приобретение.

— Откуда она у него взялась, эта шуба? — вдруг спрашивает Андрей.

Яник вздрагивает: надо же — такое совпадение — Белик тоже не спит и думает о том же… Хотя, если вдуматься — что тут такого невероятного?

— Приятель подарил… из Хайфы… Что тут смешного?

Андрей и в самом деле смеется. Яник смотрит на него в полном изумлении. Впрочем, он уже имел возможность наблюдать удивительную живучесть Белика, его поразительную способность выстраиваться заново, с легкостью фокусника воскрешать в себе эту особенную, циничную самоуверенность, более всего характерную для него в обычных ситуациях. Тогда, в переулке, и сейчас, в этих гиблых горах, он был, казалось, напрочь размазан страхом смерти, слабостью, чугунной тяжестью обстоятельств… но вот — как будто кто-то сверху, как в компьютерной игре, щелкнул мышкой, вдохнул в жалкую выпотрошенную шкурку новые жизни, и — опаньки!.. — прежний Андрей во всей красе и силе насмешливо смотрит на Яника из кокона свитеров.

— Вспомнил историю про Ермака Тимофеича. Он, если знаешь, тоже из-за шубы погиб. И шуба, кстати, тоже дареная, с царского плеча… утянула на дно реки удалого атамана… прямо как Мишаню нашего, да будет вода ему пухом.

— Экий ты… — Яник ищет подходящее слово; отвращение переполняет его. — Экая ты мокрица, Белик, честное слово. Человеческого в тебе — считай что и нет. Разве что если напугать тебя как следует — тогда только и проглядывает что-то нормальное… тьфу!..

— А чего это ты так вскинулся? — удивляется Андрей. — Я что — недостаточно почтителен к светлой памяти почившего товарища? Так я вообще недостаточно почтителен ко всему на свете, включая, кстати, себя самого. Я ж не на Мишаню плюю, я на весь мир плюю. А поскольку Мишаня в этом мире — часть, то и на него попадает, автоматом… Или ты считаешь, что я каким-то боком в его смерти повинен? Нет?.. Так в чем тогда претензии?

Яник молчит. Действительно, разве Андрей виноват в том, что случилось на реке? Нет ведь? Потому что если виноват Андрей, то виноват и Яник… такая вот логика получается. А все равно как-то режет слух эта его интонация, противно как-то… и ухмылка эта дрянная… так бы и врезал…

Белик снова ухмыляется.