Йони и Шош

– Замечательно! Я тоже обратил внимание на это обстоятельство. Краем ока я увидел, как маленький предмет, действительно напоминающий гляняную табличку, выскользнул из рукава Шош и упал возле скрещенных ног сидящего на ковре Йони. И если глаза не обманули меня, то это случилось как раз в тот момент, когда она своими нежными пальчиками перекладывала красную гроздь в его миску.

– Увлеченный рассказом, я не обратил внимания, что произошло в следующее мгновение. Йони немедленно поднял вещицу и вернул ее Шош?

– Ничего подобного, племянник! Йони и ухом не повел, словно ничего не заметил. Зато позднее, когда публика с восторгом внимала твоему рассказу об одном из царских дворцов, он неприметным движением ноги пододвинул к себе оброненный предмет и рукой переправил его в карман своего нарядного халата.

– По-моему, это очень серьезно, дядюшка! И имеются необходимые для праведного суда два свидетеля – ты и я!

– Дорогой Акива, истинным дознавателям не пристало делать поспешные заключения. Взглянем на дело объективно. Во-первых, мы не можем поручиться за достоверность нашего свидетельства, ибо масляная лампа на потолке не давала достаточно света, и посему глаза, затуманенные профессиональным подозрением всех и вся, могли обмануться. И, во-вторых, если и существовал предмет, перекочевавший из рукава Шош в карман Йони, то причина сего может быть самая невинная. Вывод: требуется проверка обстоятельств. Необходимо опросить каждого.

– Выходит, мы должны подозревать и расследовать людей достойных, с незапятнанной репутацией?

– Запомни, Акива, с того момента, как дознаватель начал расследование, он обязан изгнать из головы лицеприятие любого рода, и должен подозревать всех без исключения, покуда не найден истинный виновник.

– Даниэль, на вечере у Иоакима я ничего более не заметил достойного внимания.

– Зато я заметил! По твоим словам, Акива, ты удвоил бдительность с появлением Шош. И это правда! Глаза твои загорелись, речь замедлилась, и каждое движение молодой женщины ты провожал жадным взором. Да и Шош метнула в твою сторону мгновенный взгляд.

– То было всего лишь желание добросовестно выполнять твои наставления, дядя.

– Допустим.

– Сегодня утром, по дороге к тебе, я обратил внимание, что какой-то крестьянин, а с ним некто, по-видимому, благородного звания, едут в направлении леса в повозке, запряженной мулом. Затем тот, который знатный, спустился на землю, что-то сказал вознице и удалился. А простолюдин въехал в лес.

– Интересно. Час был слишком ранний, неурочный для поездок по мужицким или барским делам. Да и что там делать, в лесу? Ты запомнил лица?

– Нет. Люди находились от меня слишком далеко.

– А место на дороге, с которого повозка свернула в лес, заметил?

– Конечно! Там как раз дерево виднелось обгорелое, должно быть, молнией поваленное.

– Это нам может пригодиться в дальнейшем. Вот тебе задание: разыщи возницу или его знакомцев, выясни, кому принадлежит повозка, кто есть благородный господин, поброди по лесу и постарайся найти место, к которому направлялся крестьянин.

– Такое обстоятельство может относиться к нашему случаю, дядюшка?

– Возможно, и нет. Однако мы находимся с тобой в самом начале расследования и поэтому обязаны обращать внимание на любые факты, выходящие за рамки обыденных.

– Сделаю по твоему слову. Понаблюдаю за дорогой. Может, снова увижу тех людей и ту повозку.

– Отлично, Акива, принимайся за работу. А я приступлю к расспросам почтенных участников нашего общего с ними дела.

Глава 4

Разговор с Даниэлем и первое задание наставника возбудили воображение Акивы. Питомец оказался весьма честолюбив. “Если Даниэль лелеет мечту стать пророком, а меня метит себе на смену, – рассуждал Акива, – то мой выбор прост и ясен – отличиться при первом же расследовании. Я докажу себе, Даниэлю и всему нашему окружению, что я талантлив и по праву претендую на место дознавателя в общине! Своим успехом, кстати, я и дядюшке удружу: ведь воспитать достойного ученика – прекрасная рекомендация для будущего пророка!”

Не колеблясь брать на себя ответственность – знак благородства. Поэтому Даниэль намеревался самолично опрашивать подозреваемых, ибо это есть самая сложная и деликатная часть расследования. Он считал преждевременным делиться с дебютантом Акивой всеми подробностями созревающих в голове планов, а также обнаруживать перед учеником тонкие извивы собственных мыслей.

“Буду жадно впитывать опыт ветерана, но при этом непременно изобрету что-либо свое, – решил для себя Акива, – чем я хуже учителя? Удивлю его новинкой! Если и возникнет зависть в сердце дядюшки, он упрячет ее вовнутрь, набросит покров, никому не откроет, ибо я нужен ему!” Таким образом, молодой Акива, подобно учителю, тоже выстроил себе нишу личной суверенности.

***