Йошкар-Ола – не Ницца, зима здесь дольше длится

А за молочными кукурузными початками с колхозных полей специально ездили, например, в сторону реки Нольки. Там между городскими окраинами и зарождающимися садами "Дружба" колосилась масса всяких злаков и местами густо росла кукуруза. Мы срезали початки перочинными ножами и, не обдирая, складывали в сумки, а потом ехали дальше к речке, где ловили усачей (или, по-другому, гольцов), пекли на костре хлеб и картошку, шелушили и жевали сладкую недозревшую кукурузу.

Нолька – речка небольшая, но усачей тут водилось великое множество. Ловили их сотнями при помощи небольших удочек с малюсенькими крючками-заглотышами. Загорали на небольших песчаных косах, купались. Развалившись на песке, смотрели, как канюк с противным пронзительным писком кружит над нами в поисках добычи. Выше белоснежные облака, меняя формы, тихо проплывали в дальние страны, и солнце, которым наполнен весь мир, ласково грело ободранные коленки и впалые животы первобытных охотников.

А на кладбище все спокойненько

За Нолькой зеленым островом покачивалось на ветру полузаброшенное кладбище с большими деревьями, где мы с интересом бродили меж старых могил, и наши ясные головы были переполнены неясными мыслями о бренности бытия и ждущей нас юдоли земной. Впрочем, выражались эти мысли часто даже при помощи матерных слов. Сентиментальность была не в ходу.

– Глядите, креста нет, а холм остался, тоже, видать, могилка была, – говорил какой-нибудь отрок, сплюнув сквозь зубы под ноги, – тоже какой-то жмурик лежит, истлел, наверное, весь напрочь. Всего черви обсосали. Мы тоже все когда-нибудь загнемся. Противно, наверное, пацаны, когда тебя черви жрут, а ты сделать ничего не можешь…

Кладбище – место особое. Здесь даже отъявленные циники имеют право загрустить. Мы все не вечны в этом мире и часто забываем об этом. Никто наперед не знает, сколько ему выпадет прожить, и думать об этом не хочется. Одно известно точно – недолог век человеческий. Не оттого ли мы так спешим все время? Совершаем неоправданные и непродуманные поступки. Понапрасну тратим нервы на вещи, которые того не стоят. Обманываем сами себя, определяя житейские приоритеты, и когда приходит срок подводить итоги, с огорчением сознаем, что можно было прожить по-другому. Добрее, честнее. Но вернуть уже ничего нельзя…

Только это все потом. А сейчас мы живы и здоровы. Теплый ветер гладит наши вихрастые головы, усачи клюют как сумасшедшие, и бездомный щенок, прибившийся к нашей компании по дороге, уже нашел себе хозяина. Лишь бы родители согласились принять в семью эту симпатичную дворнягу.

Жизнь – штука интересная и приятная, особенно если вокруг родные люди, которые любят тебя, независимо от того, насколько ты способен быть полезным. А просто за то, что ты есть. И это правильно. Любить мозгами нельзя, любить можно только сердцем. Это было всегда и всегда будет. Другое дело, что выражается любовь по-разному.

У детей начала и середины шестидесятых не было многого из того, что есть сейчас у их сверстников. Новый велосипед для многих был пределом мечтаний. А вообще жили довольно скудно. Конфеты или пирожные во многих семьях дети видели только в праздники. Обычное дело – кусок сахара за щеку – и гулять на улицу.

В синем небе белые голуби

Через улицу от “сталинских” многоквартирных жилищ стоял деревянный дом, в котором жил парень – наш ровесник с украинской фамилией. Его родные держали большое количество разных голубей: "чайки", "чеграши", "павлины", "дутыши", "монахи"… Сколько страстей кипело вокруг голубятен. В то время, когда город еще был местами "деревянным", на частных подворьях повсеместно многими десятками держали чудесных птиц. Это была целая индустрия. Голубей переманивали друг у друга, воровали. Из-за них дрались. Ходовой товар. Хороший голубь дорого стоил. В течение всего дня, особенно в выходные, можно было видеть, как в небе барражируют стаи, поднимаясь иногда так высоко, что голуби превращались в точки. Очень красивое зрелище. Белые птицы на фоне синего неба. Каким простором и свободой (тем, чего всегда не хватало людям тогда, да и сейчас тоже) веяло от голубиных полетов. Желающих иметь птиц было в избытке.