Иосиф Флавий. История про историка

Еще одна сложность стоявшей перед Иосифом задачи заключалась в том, что книга должна быть написана по-гречески в соответствии с теми высокими требованиями к стилю изложения и чистоте языка, которые предъявлялись к авторам подобных сочинений. Но на таком уровне Иосиф Флавий греческим языком не владел.

Как мы уже говорили в первой части этой книги, он получил классическое еврейское, а не эллинистическое образование, которое давалось на иврите и арамейском, а греческий для него изначально был и оставался иностранным языком. Он начал изучать его, уже будучи подростком, а то и юношей, как «лингва франка» своей эпохи, то есть свободно говорил на «койне» — принятом в странах эллинистического мира разговорной форме греческого языка, весьма существенно отличавшейся от литературного.

За время жизни в Риме он, безусловно, усовершенствовал свои познания в греческом, но всё же не до такой степени, чтобы свободно на нем писать. По меткому замечанию израильского историка Давида Флуссера, он владел им на том же уровне, на каком способный к языкам эмигрант овладевает спустя три-четыре года пребывания в стране ее языком. То есть может внешне свободно, даже без особых грамматических ошибок на нем говорить, читать и даже вести деловую переписку, но это отнюдь не означает, что он может свободно писать сложные научные или художественные тексты — в них неминуемо будут возникать те или иные стилистические погрешности, выдающие то, что данный язык не является для автора родным[62].

Такая ситуация сохранялась и много лет спустя, когда он взялся за написание «Иудейских древностей», в чем он прямо признается в финале книги: «В заключение своего сочинения позволю себе смелость сказать, что передать все это настолько подробно по-гречески не смог бы, при всем своем желании, никто другой, будь то иудей или иноземец. Мои соотечественники все согласны с тем, что я являюсь одним из лучших знатоков истории страны нашей. Я старался с большим усердием преодолеть трудности в изучении греческого языка и литературы, основательно усвоив его грамматику. Впрочем, свободно говорить по-гречески мешает мне мое иудейское происхождение. Дело в том, что у нас не уважаются те, кто изучил много языков или умеет украшать речь свою красивыми оборотами. Это уменье считается принадлежностью не только свободнорожденных людей, но и рабов. Лишь те, которые в точности знают закон и отличаются уменьем толковать Св. Писание, признаются истинно образованными людьми. Поэтому-то, хотя многие и трудились над приобретением таких познаний, однако едва двое или трое вполне преуспели в том. Впрочем, за то они и вкусили от плодов трудов своих» (ИД, 20:11:1).

По собственному признанию Иосифа Флавия, он решил эту проблему, обратившись при написании «Иудейской войны» за помощью к знатоку греческого языка, услугами которого продолжал пользоваться и позже, при написании «Иудейских древностей». Это признание породило в научной флавиане «теорию о помощниках», хотя следует признать, что мы ровным счетом ничего об этом «помощниках» не знаем.

Нам неизвестно, кем был этот помощник по происхождению, хотя большинство исследователей склоняются к версии, что, вероятнее всего, он был полуассимилированным молодым римским евреем, получившим классическое, то есть эллинистическое образование и виртуозно владевшим греческим языком. Учитывая специфическую тематику книги, урожденный римлянин мог не понимать многих еврейских реалий и потому вряд ли мог устроить Иосифа. Существует также версия, по которой таких помощников было двое или даже больше.

Мы не знаем и того, кто оплачивал услуги помощника — Веспасиан или сам Иосиф, а также того, к чему именно они сводились. Одни исследователи полагают, что Иосиф, особенно в самом начале своей литературной деятельности, писал крайне корявым греческим языком и помощник, по сути дела, переписывал все написанное им заново. Другие считают, что его роль сводилась исключительно к редакторской правке, в которой нуждается любой, даже в совершенстве владеющий языком литератор. Третьи полагают, что речь вообще не идет о платном помощнике — под ним Иосиф подразумевал какого-то своего оставшегося нам неизвестного друга — возможно, еврея, а возможно и грека или римлянина, который должен был оценить написанную им очередную главу и указать на те смысловые, стилистические и прочие оплошности, которые бросились ему в глаза.

Это была обычная для того времени практика, которая, кстати, нередко используется и в наши дни и к которой часто после написания очередной книги прибегает и автор этих строк.