Сказав это, Иосиф разрыдался и упал на землю, давая понять, что теперь собравшиеся на ипподроме могут сделать с ним всё, что пожелают. Если это было искусной актерской игрой, то Иосиф был поистине гениальным актером, а его хладнокровию можно только позавидовать — он и в самом деле находился в руках толпы и, как поверженный римский гладиатор на арене, целиком зависел от ее настроения.
Но, думается, в тот момент, глядя в лицо смерти, он был предельно искренен. И слезы его тоже были искренними — он плакал прежде всего о себе, твердо уверенный, что расплачивается за свою правоту и верность Богу, которому ненавистны воровство и грабеж. Да, он солгал, когда заявил, что намерен пустить взятые грабежом ценности на строительство стен Тарихеи, но это была для него ложь не только во спасение, но и во имя справедливости. К тому же он и в самом деле собирался обнести Тарихею стенами, уже изыскал на это средства, так что в главном он сказал правду.
И сцена рыдающего наместника Галилеи, полномочного представителя иерусалимского Синедриона, похоже, произвела на собравшихся должное впечатление — как и его речь. Эта речь была встречена криками поддержки и одобрения; настроение толпы в мгновение переменилось. Особенно оставшихся на ипподроме и составлявших, по-видимому, большинство толпы жителей Тарихеи, об интересах которых он, оказывается, думал в первую очередь. К тому же тарихейцы, как уже говорилось, и прежде симпатизировали Иосифу — хотя бы за то, что он избрал в качестве своей ставки именно их городок, почти все жители которого были простолюдинами и жили рыбацким промыслом.
Здесь надо, видимо, ненадолго остановиться и сказать, что мы не знаем, где именно находилась эта самая Тарихея (или Тарихеи). Из произведений Иосифа ясно, что она располагалась всего в 6–7 километрах от Тверии и так же, как и Тверия, стояла на самом берегу Кинерета, так что из одного города в другой можно было легко дойти пешком или доплыть на лодке. Многие исследователи вслед за американским археологом и библеистом Уильямом Ф. Олбрайтом отождествляют Тарихею с Магдалой — той самой, из которой была евангельская Мария Магдалина. Однако есть и исследователи, которые указывают, что Тарихея, о которой говорит Иосиф, располагалась к югу, а не к северу от Тверии и была в итоге до основания разрушена римлянами.
Но вернемся к событиям на тарихейском ипподроме. Не успел Иосиф закончить столь впечатлившую народ речь, не успел он отрыдать до конца, как на беговой дорожке снова появились Иисус бен Сафия и Иоанн Гисхальский со своими соратниками — они вернулись, убедившись, что Иосифа в его доме нет.
Тот при виде своих врагов произнес еще одну речь, и, почувствовав резкую перемену в настроении толпы, которая вот-вот могла повернуться против них самих, Иисус и Иоанн отказались от планов немедленной расправы с Иосифом и ретировались.
Впрочем, как выяснилось, ненадолго — через пару часов, по версии «Иудейской войны», две тысячи, а по «Жизнеописанию», шестьсот вооруженных людей снова собрались у его дома и стали требовать от Иосифа «выйти и поговорить», угрожая в противном случае поджечь дом.
Понимая, что как только он появится на улице, то будет немедленно растерзан, Иосиф поднялся на крышу и заявил, что готов вести переговоры о выдаче награбленного имущества, но из-за стоящего шума не может разобрать, в чем, собственно говоря, состоят требования собравшихся. Поэтому он предлагает послать к нему в дом парламентеров из числа их предводителей и самых знатных людей, а те затем сообщат соратникам, чем закончились переговоры.
Это условие было принято, но как только «парламентарии» переступили порог его дома, Иосиф велел телохранителям наглухо запереть двери, оттащить «гостей» в дальний угол дома и там бичевать их знаменитыми римскими плетками, всрывавшими при ударе кожу и быстро превращавшими человека в кровоточащий кусок мяса.
Экзекуция, видимо, продолжалась долго, а толпа оставалась стоять у резиденции коменданта, думая, что там идут переговоры. Затем двери дома внезапно распахнулись, и оттуда выбросили на улицу залитых кровью людей. У одного из них вдобавок была отрублена рука, которую ему привязали на шею. При виде этого зрелища все стоявшие в ужасе бросились прочь от дома, а Иосиф не скрывал, что остался чрезвычайно доволен тем, как повел себя в ситуации смертельной опасности.
Не прошло и несколько дней после этих событий, как Иосифу доложили о новых волнениях в Тверии.
«Партия мира» неожиданно снова обрела силу и направила от имени жителей письмо царю Агриппе, в котором заявляла о своей верности ему и римлянам и просила его прислать войско и взять их снова под свою опеку. Это уже была и в самом деле измена, заслуживающая карательной акции.