«Диего» не упускал возможности «пообщаться» с латиноамериканскими студентами и учеными, которые во все большем количестве появлялись в Мадриде, прервав свои занятия в Ибероамериканском институте в Берлине. Пережитые ими бомбежки не прошли бесследно, о своих нацистских «симпатиях» они старались не вспоминать. Беглецы из рейха сходились в одном: Гитлер не пойдет на капитуляцию, будет сражаться до последнего солдата…
«Самым большим сюрпризом для меня была встреча с Эдуардо Пекчио, — сказал мне во время разговора Кристиан. — Перед отъездом из Сантьяго я видел его в редакции “Эль Сигло”. Каким же было мое удивление, когда я встретился с ним в Лиссабоне, куда я выезжал по коммерческим делам. Мы столкнулись в ресторане отеля. Пекчио был в смокинге, говорил со своими спутниками по-французски и почти не уделил мне внимания. Потом мы снова встретились с ним, на этот раз в Мадриде. И позже провернули несколько совместных коммерческих дел. Так что мне не надо было складывать два и два, чтобы понять ситуацию. Впрочем, и он мне не задавал наводящих вопросов»[73].
«После Испании вы встречались с “Антонио” и “Педро”? — спросил я Касанову.
«Нет, “Антонио” я больше не видел. О нем ничего не знаю. Растворился в неизвестности. А “Педро” я случайно встретил в Сантьяго, на бульваре Аумада в сентябре 1945 года. Я приехал в Чили за инструкциями, ведь советский связник, о котором мне говорили в Нью-Йорке, на контакт со мной так и не вышел. “Педро” явно торопился, был чем-то озабочен, но, увидев меня, обрадовался и пригласил выпить чашечку кофе. В то время я был на распутье. У меня была возможность вернуться в Испанию, на этот раз на дипломатическую работу, или остепениться, обзавестись семьей. Девушка, за которой я ухаживал, была из влиятельной состоятельной семьи. Я надеялся, что “Педро” разрешит мои сомнения. Если бы он сказал: “Ты должен ехать в Испанию”, я бы это сделал не задумываясь. Бросил бы все в Сантьяго и уехал. Но “Педро” сказал: “Женись. Это пригодится для нашей будущей работы”».
«Пригодилось?»
«Нет. Наша семейная жизнь не удалась, а “Педро” пропал, как и “Антонио”, навсегда. Человек в белом костюме так и не вернулся».
УГРОЗА ПРОВАЛА
В период правления в Аргентине генерала Рамона Кастильо местным нацистам жилось вольготно. Кастильо возглавил страну после того, как Роберто Ортис, политик умеренного плана, оставил свой пост из-за прогрессирующей болезни глаз. В президентское кресло он так и не вернулся[74]. «Нейтралитет» Кастильо подпитывался германофильскими настроениями в вооруженных силах, уверенностью военной касты в том, что вермахт победит на всех фронтах.
К тому же аргентинская элита, в которую входили крупные землевладельцы и скотоводы, не испытывала теплых чувств в отношении североамериканского империализма. Претензии США на установление политико-экономического контроля над Южной Америкой вызывали раздражение аргентинского правящего класса, считавшего, что экспансия «северного колосса» угрожает их жизненным интересам. Правительство Кастильо укрепляло репрессивный аппарат, чтобы нейтрализовать «внутренних союзников» США, к которым оно относило партии, организации и группировки либерального и коммунистического толка. В результате такой «нейтрализации» были арестованы многие руководители и активисты компартии Аргентины. В том числе — Викторио Кодовилья и Хосе Реаль.
Репрессии не уменьшились после переворота 4 июня 1943 года, когда к власти пришла «Группа объединенных офицеров». Новое правительство возглавил генерал Педро Рамирес. «Артур» колесил по городу, встречаясь с теми членами своей сети, которые могли пролить свет на будущий политический курс правительства ГОУ. Выводы были неутешительными: перемен не ожидается! Это всего лишь новое проявление властных амбиций военной касты. Переворот организован последователями нацизма, фашизма и фалангизма Франко. Возрастающая агрессивность аргентинского режима проявилась в его попытках привести к власти в Боливии «дружественный режим». Аргентина под руководством ГОУ торопилась укрепить свои позиции на континенте.
Во внутренней политике вновь началось «закручивание гаек». К деятельности даже лояльных политических партий власти стали относиться с подозрением. Военные правители не исключали, что в стране зреет глубоко законспирированный заговор, организуемый посольством США.
Именно в это время «Артур» совершил поступок, который мог серьезно навредить резидентуре.
На второй день после военного переворота в шесть часов утра на квартире Иосифа раздался «ошибочный» звонок из прачечной, а в восемь — в сквере напротив театра Колон Григулевич встретился с Армандо Кантони. Таким встревоженным Иосиф его никогда еще не видел.
«Мне сообщили из Санта-Росы, что фашисты ГОУ вот-вот расправятся с товарищем “Мединой”, — сказал Кантони. — Партия не в состоянии освободить его собственными силами. Нужна поддержка!»