На него словно столбняк нашел. Судя по словам очевидцев, он никак не мог собраться, чтобы исполнять свои обязанности руководителя страны.
«Когда я встретился со Сталиным, он произвел на меня удручающее впечатление: человек сидел как бы опустошенный и ничего не мог сказать, — рассказывал Никита Хрущев. — Я увидел вождя совершенно морально разбитым. Он сидел на кушетке. Я подошел, поздоровался. Он был совершенно неузнаваем. Таким выглядел апатичным, вялым. Лицо его ничего не выражало. На лице было написано, что он во власти стихии и не знает, что же предпринять. А глаза у него были, я бы сказал, жалкие какие-то, просящие...
Я привык видеть его уверенность, твердое такое выражение лица и глаз. А здесь был какой-то выпотрошенный Сталин. Только внешность Сталина, а содержание какое-то другое...
Он спал с лица. На подземном командном пункте Ставки на станции метро «Кировская» я просто не узнал Сталина: какой-то мешок в сером френче. И когда он спросил меня, как идут дела, я ответил ему:
— Плохо, товарищ Сталин, нет оружия.
Тут он медленно и тихо произнес:
— Ну вот, а говорили про русскую смекалку. Где же она теперь, эта русская смекалка?
И мне стало больно за народ... Сталин валил вину на народ в то время, как он сам был кругом виноват. Даже при том оружии, которое у нас имелось, можно было бы лучше подготовиться и достойно встретить врага на советских границах...
Я думаю, что, если бы, к примеру, Сталин умер перед войной, в 1939 году, мы успели бы все привести в движение и были бы подготовлены к войне технически и материально значительно лучше.
Трудно было бы справиться с потерей кадров, потому что кадры растут медленно, но при достаточном количестве вооружения и эти неопытные кадры, которые по вине Сталина оказались в руководстве армией, лучше бы справились с положением, когда Гитлер на нас напал».
События тех дней развивались так.
27 июня Сталин приехал в Кремль к четырем часам дня. Около трех ночи уехал на дачу.
28 июня появился только в восьмом часу вечера. Принял довольно много посетителей. Последние — Берия и Микоян — ушли от него около часа ночи.
А на следующий день, 29 июня, вождь вообще не приехал в Кремль. Не появился он и 30 июня. Страницы «Журнала записи лиц, принятых И.В. Сталиным» пусты. А сталинские секретари отличались редкой пунктуальностью.
«Сталин переживал тогда, — рассказывал на старости лет Молотов поэту Феликсу Чуеву. — Дня два-три он не показывался, на даче находился. Он переживал, безусловно, был немножко подавлен».
Сам Сталин однажды сказал, что ночь на 30 июня была самой тяжелой в жизни. Похоже, после падения Минска и разгрома Западного фронта Сталина охватил ужас. Вероятно, впервые за многие годы он ощутил полное бессилие. Его приказы не исполнялись. Наркомат обороны и Генеральный штаб потеряли управление фронтами. Войска отступали, часто беспорядочно, остановить их не удавалось.
30 июня главный интендант Красной армии генерал-лейтенант интендантской службы Андрей Васильевич Хрулев доложил начальнику Генштаба Жукову:
«Дело организации службы тыла действующей армии находится в исключительно тяжелом положении. Ни я, как главный интендант, ни управление тыла и снабжения на сегодняшний день не имеем никаких данных по обеспечению фронтов... Подвоза также нет, так как главное интендантское управление не имеет данных, куда и сколько нужно и можно завозить».
Жуков ответил Хрулеву:
— Я вам ничего не могу сказать, так как никакой связи с войсками у нас не имеется и мы не знаем, что требуется войскам...
Дальневосточный фронт получил приказ немедленно отправить на Запад весь запас вооружения и боеприпасов. Начальник штаба фронта генерал-лейтенант Иван Васильевич Смородинов возмутился:
— Какой дурак отбирает оружие у одного фронта для другого? Мы же не тыловой округ, мы в любую минуту можем вступить в бой.
Командующий фронтом генерал армии Иосиф Родионович Апанасенко не стал даже слушать своих штабистов, вспоминает генерал Петр Григоренко. Лицо Апанасенко налилось кровью, он рыкнул:
— Да вы что? Там разгром. Вы поймите, разгром! А мы будем что-то свое частное доказывать? Немедленно начать отгрузку. Мобилизовать весь железнодорожный подвижной состав. Грузить день и ночь. Доносить о погрузке и отправке каждого эшелона мне лично...
Стремительное наступление немцев создавало ощущение полной и непоправимой катастрофы.
Смертельно боялись немецких парашютистов, хотя боевое десантирование командованием вермахта практически не использовалось, и все сообщения о немецких парашютистах были порождением слепого страха.
Статьи в прессе о диверсантах, переодетых в советскую военную форму, были нацелены на усиление бдительности, а в реальности способствовали слухам и панике. Иногда расстреливали невинных людей, приняв их за диверсантов.
При стрельбе зенитной артиллерии снарядами старого образца в воздухе образовывались белые облачка, которые в горячке боя принимали за раскрывшиеся парашюты.