Иосиф Сталин, его маршалы и генералы

Начальнику Главного управления противовоздушной обороны генералу Воронову постоянно докладывали об обнаружении вражеского десанта. Однажды сообщили, что в направлении города Владимира летят вражеские дирижабли, чтобы высадить крупный десант. Офицеры ПВО помчались оцеплять район десантирования, да выяснилось, что ни дирижаблей, ни парашютистов не было и быть не могло. Необычного вида кучевые облака приняли за дирижабли, и началась паника...

Немцы еще были далеко, а страх перед ними охватил и московское руководство. Сидевшие в столице партийные руководители ждали появления немецких парашютистов в Москве и не надеялись на армию.

27 июня бюро Московского горкома и обкома партии приняли совместное постановление:

«В соответствии с указанием ЦК ВКП(б) и СНК СССР объединенное бюро МК и МГК ВКП(б) постановляет:

1. В районах г. Москвы, районах и городах Московской области создать для борьбы с парашютными десантами и диверсантами противника истребительные батальоны, по одному батальону в каждом районе.

2. Обязать первых секретарей ГК и РК ВКП(б) в трехдневный срок отобрать из проверенного партийного, комсомольского и советского актива, способного владеть оружием, бойцов для укомплектования истребительных батальонов...»

Нам не дано узнать, о чем, оставшись на даче один, размышлял в те последние июньские дни Сталин. Наверное, будущее рисовалось ему в самых мрачных тонах. Что он мог предположить? Если Красная армия не выдержит, немцы возьмут его в плен. Или его собственные генералы арестуют генсека и выдадут Гитлеру в обмен на сепаратный мир... Вождь боялся своих генералов, не верил им, считал, что среди них полно скрытых врагов, способных предать его в любую минуту.

Во всяком случае, Сталин выпустил из рук нити управления страной. Он никого не принимал и никому не звонил. Два дня его словно не существовало. А в стране и тем более в вооруженных силах ничего не решалось без его приказа. Он сам создал такую систему, где все и вся подчинялись ему одному. Без него ни нарком обороны Тимошенко, ни начальник Генштаба не смели ничего предпринять.

Члены политбюро растерялись: как действовать в условиях войны? А наступающий вермахт перемалывал советские дивизии. Линия фронта быстро отодвигалась на Восток.

В последний день июня в кремлевском кабинете Молотова собрались встревоженные члены политбюро — Берия, Маленков, Ворошилов, Микоян, Вознесенский. Они вернулись с ближней дачи совершенно расстроенные и не знали, что предпринять. Как управлять государством, когда немцы наступают, Красная армия не может их остановить, а Сталин пребывает в подавленном состоянии?

Вот тогда, вечером 30 июня, энергичный Лаврентий Павлович Берия с его быстрым умом и необузданным темпераментом предложил создать чрезвычайный орган управления — Государственный комитет обороны и передать ему все права ЦК партии, правительства и Верховного Совета. Единый центр власти будет управлять и армией, и промышленностью, и всей жизнью страны.

Члены политбюро согласились. Сразу возник следующий вопрос — кто станет во главе ГКО? Ответ напрашивался — разумеется, Сталин. Возникла идея тут же вновь поехать к нему на ближнюю дачу в Кунцево.

Но тут Вячеслав Михайлович Молотов откровенно заговорил о том, что Сталин в последние два дня находится в прострации. Он ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, словом, находится в плохом состоянии. Как быть?

В отсутствие Сталина старшим в Кремле оставался сам Вячеслав Михайлович, старейший член политбюро, работавший еще с Лениным и воспринимавшийся в качестве очевидного наследника вождя. Вот тогда и прозвучала фраза первого заместителя главы правительства Николая Вознесенского:

— Вячеслав, иди вперед, мы пойдем за тобой.

Все поняли это в том смысле, что если Сталин окажется не способен руководить страной в критический момент, то государство должен возглавить Молотов; в глазах всего народа он второй человек в стране.

Все вместе поехали на дачу к Сталину. Он сидел в кресле в малой столовой. Увидев членов политбюро, явившихся без приглашения, он как бы вжался в кресло и недовольно спросил:

— Зачем приехали?

«Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос, — пишет Микоян. — Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать».

Во всяком случае, будь среди членов политбюро человек сталинского характера, он бы, наверное, так и сделал, назвал бы генсека виновным в неудачах первой недели войны и взял власть в свои руки.

Но Вячеславу Михайловичу Молотову недостало решительности, или, напротив, ему хватило осторожности не претендовать на место первого человека. Других решительных людей в политбюро не осталось. Лаврентий Павлович Берия, которому характера и даже авантюризма было не занимать, состоял на вторых ролях. Он еще даже не вошел в политбюро. В стране его мало знали.

Молотов успокаивающе объяснил Сталину, что они приехали с новой идеей: