Иосиф Сталин, его маршалы и генералы

Комендант Московского Кремля генерал-майор Спиридонов доложил Берии, что одна бомба весом в двести пятьдесят килограммов пробила перекрытие Большого Кремлевского дворца и упала в Георгиевском зале. К счастью, не взорвалась, а развалилась. Еще одна неразорвавшаяся термитная бомба была найдена на чердаке Кремлевского дворца. Еще одна неразорвавшаяся фугасная бомба упала в Тайницком саду, в тридцати метрах от Большого Кремлевского дворца.

Несколько зажигательных бомб упали в районе Тепловой башни, Комендантской башни и Боровицких ворот. Все они были потушены и особого вреда не причинили. Запорошило глаза красноармейцу, стоявшему на посту у Боровицких ворот, — там взорвалась зажигательная бомба.

Николай Кириллович Спиридонов, начинавший трудовую жизнь мальчиком в магазине ссудно-сберегательного товарищества, служил в пограничных войсках, после окончания Академии имени М.В. Фрунзе в 1938 году из майоров был произведен сразу в комбриги и получил назначение начальником 3-го спецотдела (шифровальная техника) НКВД, а потом столь же неожиданно стал комендантом Кремля.

Сталин спросил зенитчиков, что им нужно. Они составили длиннейший список: истребители, прожекторы, зенитные орудия, аэростаты... Сами они потом признавались, что им страшно было просить это у ГКО, понимая ограниченные возможности промышленности и отчаянное положение на фронтах. Но Сталин легко утвердил заявку. Речь шла о его собственной жизни, а это было поважнее очевидного соображения, что боевая техника в первую очередь нужна фронту.

Следующей ночью, 23 июля, последовал новый налет — сто восемьдесят немецких самолетов. Сбили четыре. Потом немецкие летчики пытались прорваться к городу мелкими группами. Всего с 22 июля по 15 августа было восемнадцать ночных налетов.

В целом свой бомбовый груз сбросили над столицей больше тысячи бомбардировщиков — зарегистрировано падение 1610 фугасных и более 110 тысяч зажигательных бомб на Москву, по две бомбы на каждый дом Москвы, вспоминает полковник в отставке Ю.Ю. Каммерер, в те годы начальник инженерного отдела штаба местной противовоздушной обороны столицы (см. Вечерняя Москва. 2001. 23 октября).

Погибло 2196 человек. Было разрушено 5584 здания, 90 поликлиник, 53 школы, 169 промышленных предприятий. Больше всего пострадали Трехгорная мануфактура, Центральный телеграф, МОГЭС, ГПЗ-1. Немецкая авиация сожгла помещение Книжной палаты, разрушила Театр имени Вахтангова, повредила Большой и Малый театру, здание университета на Моховой...

Появление немецких бомбардировщиков в небе столицы означало, что части вермахта неудержимо приближаются к Москве.

«А вы ему морду набили?»

Судьба Москвы решалась в сражениях, исход которых в значительной степени зависел от полководческого таланта высших командиров Красной армии.

В первые месяцы войны стал очевиден низкий уровень командования войск. Предвоенные выдвиженцы в большинстве своем не справлялись со своими обязанностями.

Войну выиграли такие полководцы, как Жуков, Рокоссовский, Василевский, Горбатов, военные профессионалы, которых Сталин и его подручные не успели погубить. Но путь талантливых профессионалов к высшим должностям не был ни простым, ни легким.

В июле сорок первого Центральным фронтом недолго командовал Федор Исидорович Кузнецов. Неудачливый Кузнецов никак себя не проявил, и его сменил генерал-лейтенант Михаил Григорьевич Ефремов, подготовленный и талантливый военачальник.

В 1938 году Ефремов командовал войсками Орловского военного округа. К нему обратился новый военный прокурор округа Николай Порфирьевич Афанасьев, которому поручили оформить дело бывшего председателя горсовета, бывшего балтийского моряка, обвиненного в организации вредительской троцкистской группы. Даже поверхностное знакомство с делом показало, что обвинения фальсифицированы. Не зная, что делать, Афанасьев пришел к командующему округом и все рассказал.

У Ефремова были все основания не заниматься этим делом и не связываться с органами госбезопасности. Михаил Григорьевич повел себя иначе.

Слушая рассказ, вспоминает Афанасьев, Ефремов нервно ходил по кабинету, а потом сказал:

— Ну, чем тебе помочь, Николай Порфирьевич? Надо тебе лично ехать к Вышинскому. Ну а мы, военный совет, твое сообщение запишем в протокол, а если нужно будет, не дадим в обиду и скажем слово и Вышинскому, и в ЦК партии. А с делом этим, раз начал, действуй. В чем надо, не стесняйся, поможем. А чтоб было вернее, протокол военного совета мы сегодня же пошлем Вышинскому...

Немногие военачальники в те опасные годы рисковали прямо высказывать свое мнение и противоречить органам госбезопасности.

На посту командующего фронтом Ефремов пытался наладить нормальную работу. Это почему-то возмутило политработников.

14 августа член военного совета Центрального фронта Пономаренко обратился к Сталину: