Иосиф Сталин, его маршалы и генералы

«Если бы такое решение, — заключал Рокоссовский, — было принято Генеральным штабом и командующими фронтами, то совершенно иначе протекала бы война и мы бы избежали тех огромных потерь, людских, материальных, которые понесли в начальный период фашистской агрессии».

Сам он хладнокровно вступил в бой с немцами.

Войска находились в шоке, бойцы и командиры бежали, не сопротивляясь. Войска были не боеспособны. Офицеры срывали знаки различия и разбегались. Одного пожилого полковника, вышедшего из окружения, Рокоссовский чуть сам не расстрелял. Тот упал на колени и стал просить пощады, клялся, что кровью искупит свою вину.

«Даже целые части, попавшие под внезапный фланговый удар небольшой группы вражеских танков и авиации, подвергались панике, — вспоминал после войны Рокоссовский. — Боязнь окружения и страх перед воображаемыми парашютными десантами противника в течение длительного времени были настоящим бичом».

Генерал Рокоссовский умело сопротивлялся, получил четвертый орден Красного Знамени и уже в июле был назначен командующим 4-й армией на Западном фронте.

Рокоссовский, писал маршал Баграмян, «выделялся своим почти двухметровым ростом. Притом он поражал изяществом и элегантностью, так как был необычайно строен и поистине классически сложен. Держался он свободно и, пожалуй, чуть застенчиво, а добрая улыбка, освещавшая его красивое лицо, притягивала к себе».

Рокоссовский обладал одним исключительным качеством. За всю войну ни разу не повысил голоса на своих подчиненных. Входящих в его кабинет встречал стоя и садился, лишь усадив гостя. Но он вовсе не был мягкотелым, слабовольным человеком. Любое его указание исполнялось немедленно.

Сослуживцы вспоминали, что Рокоссовский «в самых сложных ситуациях не терял присутствия духа, неизменно оставался невозмутимым и удивительно хладнокровным. В его присутствии совершенно невозможно было проявить признаки беспокойства или растерянности. Было просто стыдно».

Была у него еще одна редкая черта — это умение прощать промахи. Он не был ни жестоким, ни злопамятным.

В июне 1942 года советская штурмовая авиация обстреливала позиции противника реактивными снарядами. Во время боя Рокоссовский приказал всем спрыгнуть в окоп и оказался прав: наши штурмовики потеряли ориентировку и, решив, что засекли какого-то немецкого генерала, обстреляли собственные позиции. Рокоссовский запретил наказывать летчиков.

Почему он держался, когда другие — в больших чинах, растерявшись, отступали, бежали, попадали в окружение? Рокоссовский был военным до мозга костей. Он попал в армию не по партийному набору и рос в званиях заслуженно, потому что учился, а не потому, что принадлежал к влиятельной группировке выходцев из Первой конной армии.

Сражаясь с немцами, он нисколько не ощущал их превосходства. Он был не менее образован и талантлив в военном деле, чем его противники. Поэтому он чувствовал себя уверенно на поле боя. Когда Сталин и его окружение были готовы бежать из Москвы, Рокоссовский, как военный профессионал, не сомневался, что немцы будут разгромлены.

Солдатская честь не позволяла Рокоссовскому воевать плохо. Он не считал возможным требовать от солдат, чтобы они стояли насмерть и умирали, компенсируя бездарность своих командиров. Он искал и находил военное решение, которое позволяло с блеском выполнить задачу без лишних потерь.

Он не выносил командиров, которые отдавали приказ: стоять насмерть! За этим приказом, по мнению Рокоссовского, стояла профессиональная беспомощность. Люди, которые в начале войны командовали Красной армией, не умели воевать. Они гнали солдат на смерть и грозили подчиненным расстрелом.

Еще до войны, командуя 15-й кавдивизией, Рокоссовский издал приказ:

«Обращая внимание всего начсостава на решительное искоренение случаев грубости и нетактичности по отношению к подчиненным, одновременно обращаю внимание и на недопустимость каких-либо послаблений воинской требовательности к подчиненным. Командир должен быть требовательным, настойчивым и решительно до конца проводящим свою волю, направленную на укрепление боеспособности армии».

Он действительно жалел своих солдат. И после войны всегда останавливался у памятника 16-й армии, поставленного под Москвой. Говорил:

— Это мои солдаты.

Когда у Кремлевской стены появился памятник Неизвестному солдату, то прах взяли из братской могилы бойцов 16-й армии, армии Рокоссовского.

Судьба его хранила.

Накануне битвы на Курской дуге Рокоссовский едва не погиб. В одиннадцать вечера он обычно подписывал итоговую шифровку в Ставку, а потом шел ужинать в столовую Военного совета вместе со всеми. А в тот день он раньше обычного пошел в столовую и всех туда позвал. Когда принесли шифровку, прилетел немецкий бомбардировщик и сбросил бомбу прямо на дом Рокоссовского, где в тот момент находился только часовой...

За годы военной службы он был трижды ранен.