— Похоже, за этим стояло желание скрыть следы общения с жандармским управлением во время пребывания в тюрьме, — считает профессор Владимир Павлович Наумов, который многие годы изучает в архивах документы сталинского фонда. — Как ищут человека в картотеке? Нужно знать фамилию, имя, отчество и дату рождения. Когда год и день рождения другие — человек теряется.
Значит, у историков все-таки остаются подозрения, что Сталин состоял в каких-то отношениях с жандармским ведомством?
— Это не сенсация, — говорит профессор Наумов. — Кто знает, как вел себя человек, попав в тюрьму? На свободе, с товарищами — герой. А там — иной. Особых отношений, скорее всего, не было, но какие-то колебания, обусловленные желанием поскорее выйти на свободу, — могли быть. А Сталин не хотел, чтобы кто-то об этом узнал.
На допросах в полиции многие будущие партийные руководители вели себя не самым достойным образом.
После смерти Серго Орджоникидзе, который в свое время возглавлял Центральную контрольную комиссию, в его архиве нашлись два запечатанных пакета. На пакетах Серго написал: «Без меня не вскрывать».
Там находились документы царского Департамента полиции. В том числе показания Михаила Ивановича Калинина от февраля 1900 года. На допросе будущий глава советского государства сказал: «Будучи вызванным на допрос вследствие поданного мной прошения, желаю дать откровенные показания о своей преступной деятельности». И он поведал все, что ему было известно о работе подпольного кружка, в котором он состоял.
Орджоникидзе заинтересовался делом Калинина и получил другие документы, связанные с поведением Михаила Ивановича после ареста.
В архиве Орджоникидзе, лежала и заботливо приготовленная справка о члене политбюро Яне Эрнестовиче Рудзутаке, которого когда-то прочили в генеральные секретари. Рудзутак в конце 1909 года был приговорен к. десяти годам тюремного заключения по делу виндавской организации Латышской социал-демократической рабочей партии.
Во время следствия Рудзутак назвал имена и адреса членов своей организации. Основываясь на его показаниях, полиция провела обыски, изъяла оружие и подпольную литературу...
Все эти материалы Орджоникидзе получил еще в двадцатых годах, когда архивы царской полиции были изучены самым тщательным образом. Если там нашлось нечто, компрометирующее имя Сталина, это было немедленно извлечено и уничтожено.
Так что в руки военных никакие документы, свидетельствующие против вождя, попасть не могли. Если они вообще существовали... Но что в таком случае стало причиной расстрела маршала Тухачевского?
Красная папка обергруппенфюрера Гейдриха
Помимо «папки Виссарионова» во всевозможных слухах о причинах гибели Тухачевского фигурирует и «папка Гейдриха».
Первым о красной папке сказал Никита Сергеевич Хрущев в заключительном слове на XXII съезде партии в 1961 году. По его словам, Гитлер, готовя нападение на нашу страну, через свою разведку ловко подбросил Сталину фальшивку о том, что Тухачевский и другие высшие командиры Красной армии — агенты немецкого Генерального штаба.
Тухачевский был германофилом, поклонником немецкой армии, как и почти все высшее руководство Красной армии того времени. В те годы германский военный опыт тщательно изучался советскими военачальниками.
Сменивший Троцкого на посту наркома по военным и морским делам Михаил Васильевич Фрунзе, высоко ценивший Генеральный штаб немецкой армии, писал: «Германия до самого последнего времени была государством с наиболее мощной, стройной системой организации вооруженных сил».
Советским военачальникам нравился ярко выраженный наступательный дух немецкой армии. Историки говорят об уважительном, а то и восхищенном, с оттенком зависти отношении командиров Красной армии к немецкой армии.
Между прочим, в доверительных беседах советские и немецкие офицеры еще в середине двадцатых обсуждали вопрос о разделе Польши. 15 января 1923 года Карл Радек сообщал Сталину о беседе с командующим рейхсвером генерал-полковником Хансом фон Сектом:
«Главком спрашивал нас, как будет реагировать Советская Россия на германо-польскую войну. Мы ответили, что мы не в состоянии дать ему точного ответа. Мое мнение таково, что нам теперь нельзя воевать, но мы этого не можем заявлять и не можем быть уверены, что такая война оставила бы нас зрителями...»
Единого мнения относительно войны с Польшей в советском руководстве не было. Николай Крестинский в мае 1933 года напутствовал Льва Хинчука, который сменил его на посту полпреда в Берлине:
«Мы не возражали, когда немцы говорили об общем враге, то же делали наши военные. Но никаких положительных заявлений с нашей стороны, которые давали бы им право надеяться на нашу активную помощь, никогда не было...
Мы никогда не давали обещания поддерживать германское правительство в его реваншистской войне против Польши».
Через шесть лет Сталин это сделает. К тому времени Крестинского уже расстреляют.