Ближе к полуночи советское правительство позвонило американской делегации, чтобы попросить отложить публикацию декларации на три дня, однако через пятнадцать минут получило сообщение о том, что текст декларации уже передан в прессу117. Впоследствии американцы объяснили такие действия без согласования с советской стороной тем, что Советский Союз по-прежнему сохранял нейтралитет и не захотел бы участвовать в подобном заявлении. Это была сомнительная отговорка, и Сталин открыто высказал свое недовольство, нарочито подчеркнув на пленарном заседании 28 июля, что «он не был проинформирован заранее о призыве к капитуляции, опубликованном британским и американским правительствами»118. При этом Сталин не отказался от идеи официально выразить солидарность союзников в преддверии нападения Советского Союза на Японию. Он предложил в разговоре с Трумэном, чтобы Великобритания и США опубликовали заявление, в котором пригласили бы СССР вступить в войну на Дальнем Востоке. Трумэн в ответ на это заметил, что декларация по общей безопасности, подписанная в Москве в октябре 1943 г., и пока не ратифицированная хартия ООН представляют собой достаточное формальное основание для вступления СССР в войну119. С точки зрения Сталина это было едва ли приемлемо, поэтому, когда 8 августа СССР наконец объявил войну Японии, в качестве оправдания для своих действий он использовал невыполнение Японией условий Потсдамского соглашения120.
Дэвид Холловей так резюмирует значение последовательности этих событий для оценки политики Сталина в отношении войны на Дальнем Востоке: «Удивительная особенность политики Сталина… заключается в том, как настойчиво он добивался согласия союзников на осуществление своих планов. Он был очень доволен… когда Рузвельт в Ялте согласился на поставленные им политические условия вступления в войну. Он очень хотел, чтобы Рузвельт и Черчилль подписали ялтинское соглашение. Он старался вовремя достичь соглашения с Китаем, чтобы к моменту вступления в войну иметь Китай в качестве союзника. Он подготовил альтернативную версию Потсдамской декларации и хотел, чтобы ее подписали он сам и его союзники. Он попросил у Трумэна официального предложения вступить в войну, и даже получив отказ, все же представил вступление Советского Союза в войну как реакцию на просьбу союзников о помощи»121.
Когда Сталин вернулся в Москву из Потсдама, он получил доклад от Василевского от 3 августа, в котором сообщалось, что войска дальневосточных фронтов будут готовы к боевым действиям 5 августа. Василевский предлагал начать атаку не позже 9–10 августа и указывал Сталину на то, что с 6–10 августа ожидается хорошая погода. 7 августа Сталин и Антонов направили Василевскому директиву, в которой приказывали ему начинать наступление 8/9 августа122. Директива была подписана без соглашения с Китаем. Более того, Сталин даже не взял на себя труд еще раз встретиться с Сун Цзывенем перед тем, как принять окончательное решение о начале военных действий. Он явно был намерен сначала атаковать Японию, а потом заключить соглашение о союзничестве с Китаем. Есть версия, что решающим фактором, подтолкнувшим Сталина к действию, стала атомная бомбардировка Хиросимы 6 августа и опасение, что Япония сдастся еще до того, как СССР вступит в войну и получит за это желанное вознаграждение – Маньчжурию, Южный Сахалин и Курилы. Сталин знал об американской программе создания атомной бомбы из донесений обширной советской агентурной сети в США, члены которой внедрились в Манхэттенский проект на руководящем уровне123. Он, вероятно, даже не удивился, когда 24 июля во время Потсдамской конференции Трумэн сообщил ему об успешно прошедшем испытании «Тринити». По словам Трумэна, Сталин не проявил особого интереса к этой новости; другие зарубежные авторы тоже подтверждают эту версию. С другой стороны, советские авторы в своих мемуарах утверждают, что Сталин резко отреагировал на новость; он счел, что Запад начал использовать тактику ядерного шантажа и поспешил ответить на него, резко ускорив осуществление собственной программы Советского Союза по разработке атомной бомбы124.