Ёсико

Я начал настаивать — дескать, будучи ее другом и доверенным лицом, я должен знать об этих плохих новостях. Но она лишь покачала головой. Подошел чудаковатый официант, спросил, не хотим ли мы еще чего-нибудь. Я заказал еще кофе и устроился в кресле поудобней. Пианистка в вечернем платье что-то тренькала на рояле. Ёсико заговорила о своем отце. Он всегда был человеком безответственным, сказала она, игроком, не способным позаботиться о собственной семье. Но в Китае он был хорошим человеком, настоящим идеалистом. Искренне любил Китай. Тот был его миром, лейтмотивом его существования. После войны, вернувшись в Японию, он не смог совладать с жизнью. Едва мог позаботиться о себе — что уж говорить о домочадцах. Казалось, ни одной причины оставаться в живых у него не осталось. И он стал бездельником, который крал деньги у собственной дочери, чтобы потом их проигрывать. Сначала Ёсико очень жалела его. Чувствовала, что он тоже — по-своему — жертва этой ужасной войны. Но всему есть предел. И хотя она продолжает носить его имя, больше никаких дел с ним иметь не хочет.

Я снова ей посочувствовал. Должно быть, это очень трудно — вот так потерять своего отца. Нет, сказала она, дело не в нем. Так в чем же? Она выглядела такой беззащитной, когда подняла на меня свои громадные черные глаза. По ее щеке скатилась одинокая слеза.

— Сид-сан, — сказала она тихо. — Ты помнишь того человека, который подошел ко мне после свадьбы?

Чуть подумав, я сказал, что конечно же хорошо его помню.

— Так вот, его звали Сато, Дайскэ Сато. В Китае он значил для меня больше, чем мой собственный отец. Всегда приглядывал за мной и помогал, когда я попадала в беду. Сато любил Китай так же сильно, как и отец. Правда, была у него одна слабость: ему очень нравились китайские девушки, и он вечно попадал в какие-нибудь передряги. Но сердце у него было очень доброе…

Она немного помолчала, вытирая глаза атласным носовым платком.

— Он заслуживал большего, — всхлипнула она.

— Что же с ним случилось? И кто такой был этот Сато?

Из ее рассказа я получил лишь обрывки информации о том, как он работал на японскую разведку и как ему посчастливилось, что русские не угнали его в плен после войны. Но, сказала Ёсико, как видно, бывают судьбы и хуже, чем смерть в сибирском лагере. Вернувшись на родину, Сато вдруг понял, что в его жизни больше нет никакого смысла. Его мир, как и мир ее отца, исчез, и он поплыл по жизни как призрак, иногда выныривая на поверхность безо всякого предупреждения. Она давала ему деньги. Он обещал отстать от нее. Но выдержать больше не смог — и совершил самоубийство. Его обезглавленный труп обнаружил фермер из префектуры Яманаси. Сато выпил слоновью дозу снотворного и привязал себя к дереву. Это было в самый разгар лета. Говорят, какая-то горная псина нашла его через пару дней и удрала с его головой. Местная девчонка видела, как эта собака грызла свою добычу в заброшенном сарае.

Я слушал эту ужасающую историю — и вспоминал свои первые визуальные впечатления от жизни в Японии, которые получал в киношках на востоке столицы. В сознании возникали смутные сюжетные линии, в них двигались фигуры каких-то оборванцев, которые приходили к своим разрушенным домам и не узнавали их — или обнаруживали, что их жены теперь живут с другими мужчинами. Пианистка в вечернем платье играла песню Коула Портера, очень виртуозно и совершенно бездушно.

— Вот, — сказала Ёсико, — улыбаясь сквозь слезы. — Не стоит копаться в прошлом, правда? Там мы уже никогда ничего не сможем изменить. Помнишь ту песенку, которую все пели год назад? — Она пропела несколько слов: — Que sera sera, whatever will be, will be…[63] — Потом сказала, все еще улыбаясь: — Я верю в это. Когда-нибудь мир точно станет лучше, чем сейчас. Именно этому я хочу посвятить мою жизнь. Ты ведь это знаешь, правда, Сид?

Я не совсем понял, о чем она.

— Посвятить чему, дорогая?

Она нежно сжала мою руку:

— Миру, конечно же.

И отправилась в Соединенные Штаты, где ее ожидало блестящее будущее, по крайней мере, она на это надеялась. Исаму поехал в мировое турне, которое ему оплатил крупный американский фонд, с целью изучения искусства и религии, а может, то были культура и духовность. Намбэцу без моей помощи добился в Нью-Йорке серьезного коммерческого успеха. Японско-американское общество организовало масштабнейшую выставку его работ, и один из Рокфеллеров скупил все картины.