Ёжик

— О, боже! Какая сволочь придумала это пойло?! Ооо…Господи… — Ежик со стоном пробиралась к ванной. Там она на ощупь до упора открутила кран с холодной водой и, не переставая бормотать проклятья, засунула голову под студеную струю. Надо же, какая мужественная!.. Сам-то я пришел в себя двумя часами ранее, едва успел добежать до унитаза и, обнявшись с фарфоровым другом, выпростать все съеденное и выпитое. Что интересно, Антон очухался сразу вслед за мной, и ему унитаза уже не хватило. Бедолага воспользовался моей раковиной. Когда я увидел, как ее стенки покрываются ровным слоем чего-то недопереваренного, меня опять скрутило, да так, что потемнело в глазах. Ужас. Просто ужас. Я не то что зарекся, я на библии готов был дать клятву никогда в жизни больше не прикасаться к этой дряни. Только бы прошла невыносимая головная боль. Господь, видать, мои молитвы услышал, потому что Антон сходил в зал и принес оттуда изумительные таблеточки. Уж не знаю, где он их достал, но уже через пять минут после приема вовнутрь этого живительного снадобья я почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение.

Еженька проснулась позже всех. Вышла из ванны бледная, с запавшими в тень глазами, волосы — во все стоны. Она молча рухнула на диван, где мы с Антоном отпаивались кефиром.

— Я думала, что умру.

Видок у нее действительно был тот еще…

— Три раза за ночь блевать ходила… — она шмыгнула носом и заглянула ко мне в чашку, — а что это тут у тебя?

Я отдал ей свой кефир. Ежик понюхала и скривилась так, что я испугался, как бы ее снова не стошнило.

— Отравители… Сначала напоили бедную невинную девушку, потом еще издеваются… Пашка! Ну ты-то ведь знаешь, я эти молочные продукты на дух не выношу!

И правда, как это я забыл?

Антон предложил сходить за пивом, но Ежик лишь вяло отмахнулась. У меня сердце сжималось от жалости. Такая она была бледненькая, покачивалась от слабости и даже не курила.

Про таблетки мы вспомнили только через полчаса, когда она вдруг спросила себя вслух, не стоит ли еще раз пойти поблевать. Антон хлопнул себя по лбу, немедленно извлек для Ежики это чудо фармакологии и сказал, что засунуть два пальца в рот она всегда успеет. Ежик подозрительно понюхала упаковку, с глубоким сомнением на лице изучила надписи на ней и наконец решилась.

— Моя смерть будет на вашей совести.

Несколько минут она прислушивалась к ощущениям внутри себя, потом на лице нашей страдалицы стало проступать выражение абсолютного блаженства.

— Ка-кая крутая штука…

Да… я понимал ее…да…

Еще через часок мы почти совсем пришли в себя. По крайней мере, в объятиях с унитазом никто уже не нуждался.

В какой то момент я обнаружил Антона сидящим в прихожей. Он уже одел куртку и заканчивал шнуровать свои дорогие ботинки. Увидев меня, робко улыбнулся и сказал будто извиняясь:

— Ну вот… я пошел… Спасибо тебе за все. Так хорошо посидели… Душевно…

Я оглянулся, рассчитывая увидеть Ежика в полной боевой готовности. Ни фига подобного. Она беспечно валялась на моей тахте и пускала в потолок сизые струйки дыма.

— А Анна? — наверное, у меня было очень удивленное лицо, но Антон сделал вид, что ничего такого, все в порядке.

— Она решила остаться.

— А…

Закрыв за ним дверь, я набросился на Ежика с вопросами, отчего это она не поспешила вслед за своим возлюбленным. Но эта вероломная особа лишь пожала своим тонким плечиком и неприлично зевнула мне в нос:

— Пашка, я спать хочу, чего ты пристал, как зануда!

И действительно, докурив сигарету, она свернулась клубком, натянула одеяло по самые уши и уснула невинным детским сном.

Вот и скажите, как можно понять этих женщин?

Январь

После того случая на рождество, она пропала из моей жизни совсем. Ни звонков, ни встреч.

Я пытался увидеть мою Анну. Поджидал возле дома, в саду, где она любила бродить, стал частым посетителем ее любимого супермаркета, по 10 раз в день обрывал телефон, пока родители были на работе. А то бы они меня за полного идиота приняли.

Возможно, я им и стал.

В конце концов, я не выдержал и позвонил вечером. И узнал от Ежикиной мамы, что их трудная дочка неожиданно для всех улетела к тетке в маленький приморский городок. Когда вернется — не отчиталась и догонять не велела. И запретила кому-либо давать теткины координаты.

С горя я напился и упал в лужу.

А через неделю наступил мой день рожденья. Пожалуй, самый грустный из всех, что мне приходилось справлять.

С утра позвонила мама, долго желала всякого добра. В том числе "жениться поскорее на доброй девушке". Я грустно кивал, забыв о том, что мама меня не видит. Голова была занята совсем другим.

Вернулась Анна только к весне… Как ни в чем ни бывало пришла ко мне и все стало так… будто и не было того Антона.

Начало мая

Начало у недели было странное, это уж точно.