Ипохондрия

Вскоре мир вновь погрузился во тьму, а над головами миллионов людей патетично возвысилась гордая луна. Доселе пустой небосвод наполнился неисчислимым количеством звёзд: маленькие серебристые точки располагались на бесконечном небе столь хаотично, словно какой-то уличный художник пару раз небрежно взмахнул рукой, всюду расплескав имевшуюся на тонких щетинках кисти белую краску.

«А звёзды ведь очень похожи на людей, – размышлял Пётр, разглядывая ночное небо. – Их, так же, как и нас, миллиарды. Каждая маленькая звёздочка – часть огромного звёздного мира, – парень закурил сигарету и продолжил философствовать. – Если убрать с неба какую-то маленькую неприметную звезду, которая выглядит так же, как и тысячи других её сестёр и не входит ни в какие созвездия, то, по сути, вообще ничего не изменится. Ни один астроном и ни одна другая звезда не заметят этого исчезновения. Всем будет совершенно наплевать, ведь что она есть, что её нет – всё едино. А вот, если удалить с неба Полярную звезду, то и вся Малая Медведица рухнет. И тогда весь мир ахнет, а миллионы заголовков газет будут пестрить новостями о смерти легендарной звезды…»

Внезапно Пётр осознал, что он совершенно ничего не значит для этого огромного мира. В его сознании сейчас рисовалась чёткая картина: он представлял огромный поток людей, идущий прямо на него. Люди всё шли и шли, не обращая на стоящего на месте парня никакого внимания. В то время как некоторые звёзды являются неотъемлемой частью созвездий, другие же не означают для всего космоса в целом совершенно ничего. Именно это чувство и ввело парня в очередную ипохондрию. Его меланхоличные мысли заставляли его рассуждать о собственной важности для отдельно взятых людей.

«Кому я, собственно говоря, нужен, кроме родителей и Альберта?» – думал уставший студент. Если бы у парня была фамилия Безухов, то, возможно, столь мрачные мысли его бы и не беспокоили вовсе. Но, увы, реальность всё же жестока – Пётр это прекрасно понимал. Именно поэтому он не мог уподобиться в философском плане своей тёзке и признать, что он – маленькая частичка этого мира, а не тусклое небесное светило, чьё существование совершенно никому неинтересно.

Глава 7

Пётр резко открыл глаза. Он вновь ощутил, что намертво прикован к постели, будто его контузило от взрыва. В его тяжеленной голове прерывисто звучали мерзкие шёпоты, которые то отдалялись, то снова приближались… либо же и вовсе обращались в гулкое эхо. Он не мог понять, слышит ли он все эти звуки на самом деле: ему казалось, что какая-то невидимая чертовщина вплотную прижимается к его беспомощному телу и проникает прямо в его хрупкое сознание. К шёпотам добавилась сильная головная боль, которая ощущалась, словно кто-то напрямую в мозг вставил какую-то длинную острую спицу. Кожа сжималась и душила Петра, заставляя его думать, что он вот-вот лишится кислорода, а затем и рассудка.

Когда во время своих ужасных пыток парень случайным образом наклонил голову в сторону двери, всеобъемлющий страх поглотил его целиком и полностью: та самая чёрная шляпа, которая когда-то была на безымянном существе, сейчас мирно свисала с деревянного крючка вешалки. Он хорошо помнил её столь приевшуюся тёмную расцветку… При этом дверной проём стал намного шире, а пожирающая всё вокруг тьма, казалось, всё сочилась и сочилась оттуда.

Внезапно квартиру многострадального студента озарил громкий писклявый вскрик, от которого он же и проснулся. Упав с кровати, Пётр лихорадочно трясся и никак не мог прийти в себя – фриссон, одолевший его, достиг своей максимальной формы, какой не было доселе ещё никогда. Пальцы рук дёргались столь судорожно, словно флаг на сильном ветру. Помутневший разум парня транслировал ему всяческие экстравагантные галлюцинации, из-за которых Пётр изо всех своих оставшихся сил рефлекторно сжимал челюсть. Этот прикус был таким отчаянным, что казалось, будто он собирался этими зубами колоть орехи. Какие-то мутные едкие мириады фантомных искр кружили перед его сознанием, словно черти устроили пляски прямо у него на полу. Адское зрелище дополнял ужасный шум, доносящийся буквально отовсюду – хоровод смерти сопровождался какими-то одиозными воплями и отвратным ехидным смехом…

Где-то через полчаса Пётр уже окончательно оклемался. Он потерял вообще какое-либо представление о том, что сейчас с ним происходило. Зубы болели просто непереносимо, будто ему только что парочка ударов по челюсти прилетела. Не было никаких ни моральных, ни физических сил встать. Пустой взгляд страдальца был устремлён куда-то в потолок: из глаз текли горькие мученические слёзы, губы нервно подёргивались, а зубы неприятно скрипели и дрожали. Казалось, что он попросту потерял на какое-то время связь с реальностью, а его всё активнее поглощало сумасбродство…