Ирано-таджикская поэзия

НА СМЕРТЬ АБУЛXАСАНА МУРОДИ

Скончался Муроди. Ты скажешь ли о нем:
«Он умер», — если он сиял для нас умом?

Но мать-земля взяла угаснувшую плоть,

А душу — небосвод: он был ему отцом.

Что было ангельским, то к ангелам ушло:

Началом стало то, что ты назвал концом.

Пылинкой не был он, что ветром поднята,

Водою не был он, что застывает льдом,

Он не был зернышком, придавленным землей,

Он не был сломанным, беззубым гребешком,

Он золотом сверкал во прахе, для него

И тот и этот свет ячменным был зерном.

Свой прах он сбросал в прах, а душу, светлый ум

Унес на небеса, заботясь о благом.

С красою внутренней, сокрытой до поры,

Придав ей новый блеск, предстал он пред творцом.

Он с гущей смешанным отборным соком был,

От гущи отделясь, он чистым стал вином.

О друг, пойми меня: коль реец или курд,

Сын Мерва, Рума сын пойдут своим путем,

То не смешаются дерюга и атлас,

У каждого из них есть свой особый дом.

Молчи: уже тебя в тетради бытия

Посол всевышнего перечеркнул пером…

НА СМЕРТЬ ШАХИДА БАЛХИ

Он умер. Караван Шахида покинул этот бренный свет.
Смотри, и наши караваны увлек он за собою вслед.

Глаза, не размышляя, скажут: «Одним на свете меньше стало»,

Но разум горестно воскликнет: «Увы, сколь многих больше нет!»

Так береги от смерти силу духа, когда грозящая предстанет,

Чтобы сковать твои движенья, остановить теченье лет.

Не раздавай рукой небрежной ни то, что получил в подарок,

Ни то, что приобрел заботой и прилежаньем долгих лет.

Обуреваемый корыстью, чужим становится и родич,

Когда ему ты платишь мало, поберегись нежданных бед.

«Пугливый стриж и буйный сокол сравнятся ль яростью и силой,

Сравнится ль волк со львом могучим», — спроси и дай себе ответ.

* * *