Иранская мина

Сосновский собрался перейти дорогу, но сегодня прохожих было много, и он чуть не споткнулся о груженую арбу, потрепал ишака по спине, улыбнулся иранской молодой девушке и ступил на проезжую часть. Резко взвизгнули тормоза. Сосновский удивленно повернул голову и отступил к тротуару. Машина проехала мимо него, чуть не наехав на носки его ботинок, и остановилась. Сосновский сдвинул шляпу на затылок, осуждающе покачал головой и двинулся на другую сторону улицы – к гостинице, в которой остановился Хартман.

Удар пониже уха был так силен, что в голове Михаила что-то со звоном разбилось, голова тут же закружилась, и он повалился на дорогу. Потеряв сознание от мастерского удара, он даже не почувствовал, как его тело подхватили на глазах у изумленных иранцев и затолкали на заднее сиденье легкового автомобиля. Неожиданностью было то, что люди, напавшие на Сосновского, не беспокоились, что кто-то увидит их, увидит нападение, забрызганный грязью номер машины, европейцев, описать внешность которых так же затруднительно для перса, как для русского или европейца затруднительно описать внешность азиата. Да и будет ли кто-то описывать? Сознается ли кто-нибудь в том, что стал свидетелем похищения человека? Нет, люди тут запуганные, осторожные. Понимают, что государство и шах, конечно, есть, но истинная власть в стране принадлежит другим людям. И лучше вести себя потише, незаметно.

Сознание вернулось, как только Сосновский вдохнул резкий запах нашатыря. Горло перехватило, он закашлялся и замотал головой. Шея болела, болел локоть, которым он, видимо, ударился, когда падал или когда его везли. Руки, кстати, связаны за спиной, ноги тоже чем-то стянуты в щиколотках. Пистолета под мышкой он не ощущал, что неудивительно – естественно, его обыскали самым тщательным образом на предмет оружия. «Значит, не все нашли», – с удовлетворением подумал Михаил, пробуя незаметно локтем свой пиджак. Глаза пришлось открыть и сразу закрыть, потому что резкий яркий свет резанул так, что потекли слезы. Только спустя несколько секунд Сосновский понял, что это просто яркий солнечный свет, который бьет в окно. Сам он сидел на полу, прижавшись спиной к чему-то мягкому.

– Ну? Очнулся? – задали ему вопрос по-немецки.

Тут же чья-то рука грубо схватила Сосновского за нижнюю челюсть и тряхнула голову. Головная боль накатила снова, как вчера, отдаваясь в висках. Михаил застонал не столько от боли, сколько от досады. И голова опять болит, и какие-то люди похитили его, и теперь придется терять время и нервы на освобождение. А времени нет совсем. Он открыл глаза, но свет падал ему в лицо, отчего большая голова сидевшего перед ним на корточках человека казалась просто огромной. А может, он просто акромегал. Есть такое заболевание.

Мысли стали укладываться в голове Михаила, и он решил попробовать разыграть возмущение и показать собственную ценность в глазах похитителей. «На всякий случай надо намекнуть, что я не совсем тот, за кого себя выдаю. Так можно потянуть время, в чем-то разобраться, что-то понять, а заодно и придумать, как спастись. Похитители отпускают жертву только в одном случае – если получили за нее выкуп. И то не всегда. В остальных случаях жертва обречена. И у меня как бы случай как раз из категории остальных», – не очень весело подумал Сосновский.

И в подтверждение его мыслей здоровяк резко ударил Михаила по лицу. Просто ладонью наотмашь, но довольно сильно. Голова Сосновского мотнулась, и он стукнулся затылком о какой-то жесткий угол. Стон вырвался сам, непроизвольно. Но похитителя этот звук, кажется, устроил. Он поднялся на ноги и кому-то что-то приказал. Кажется, произнес он это на фарси. Подошли двое иранцев, подхватили Сосновского под руки и рывком подняли на ноги. Стоять было тяжеловато, голова кружилась, а со стянутыми в щиколотках ногами тяжело было держать равновесие. Кажется, подручные здоровяка это понимали, поэтому и не отпускали Сосновского.

Теперь солнце не слепило глаза, и Михаил узнал этого человека. Тот самый араб, который приходил в бар, когда они пили с Хартманом и другими журналистами. Тот самый водитель большой черной машины из английского посольства. «Это что же, меня англичане, что ли, похитили?»

– Где фотографии, которые ты показывал французским журналистам? – на плохом, но вполне понятном немецком спросил араб.

«Он меня мог запомнить в тот вечер, когда я был с Хартманом, – подумал Сосновский. – Это плохо. Откуда он узнал про фото? Это еще хуже».

Неожиданный удар в солнечное сплетение заставил Сосновского согнуться пополам и начать жадно хватать воздух широко раскрытым ртом. Терпеливо дожидаться ответов тут явно не были склонны.

– Какие фотографии? – прохрипел он. – Вы что, спятили? Я журналист, у меня аккредитация! Я гражданин…