Иранская мина

– По большей части, Лаврентий Павлович, именно по этому поводу я к вам и пришел. Отто Скорцени не прилетит, никакой ударной группы матерых десантников не будет. Эта операция, которую они называют «Длинный прыжок», – это операция прикрытия. Ложная операция, операция отвлечения. Мы потратили и продолжаем тратить огромные силы. Нельзя считать, что СД дезавуировали свои планы по покушению на товарища Сталина. Эти агенты и вся операция пошли на пушечное мясо. Их пустили в расход ради операции, которую изначально спланировали в британской «МИ-6». Они знали, что мы кинемся на немецкую агентуру, и подсовывали нам все новых и новых агентов, чтобы мы не ослабляли напряжение. А они держали за руку небольшую часть агентов немецких, которые даже и не знают, что ими руководят англичане. И этими немецкими руками англичане собираются обезглавить нашу делегацию и нашу страну.

– Ну, мысль не свежа и не оригинальна, – без особых эмоций ответил Берия. – Помнится, я сам перед вами, когда мы ехали сюда, поставил задачу как раз в этом ключе.

– Нужно, чтобы Рузвельт вернулся в свое посольство, – уверенно заявил Шелестов. – Вся история с проникновением нужна была англичанам, чтобы Рузвельт послушался и принял приглашение Сталина жить у нас. Это позволяет американцам по несколько раз в день ездить в свое посольство и привозить материалы, какие-то вещи – да мало ли что. И когда хоть на миг ослабнет наше внимание, когда наша охрана чуть-чуть привыкнет и начнет относиться к постоянно приезжающим машинам союзников как к обычной рутине, они нанесут удар. Единственный и очень точный. Они ждут, у них все спланировано. Они сейчас как убийца с ножом за углом в темной подворотне, ждущий, когда жертва сделает последний шаг и поравняется с его укрытием. Потом последует один точный удар – и все.

– Тебе бы романы писать, – недовольно проворчал Берия. – Ишь нарисовал картину! Зловещую-то какую! Дюма-отец! Эмилио Сальгари!

– Я не прав, Лаврентий Павлович?

– Если считаешь, что ты прав, докажи это, – усмехнулся нарком. – Свою точку зрения надо отстаивать.

Шелестов положил на стол папку и начал доставать оттуда рисунки, сделанные Зухрой…

Во французском пресс-центре было шумно, накурено и хорошо пахло кофе. Душистый марокканский кофе с большим количеством сахара и сигаретой – казалось, что большинство репортеров именно так и проводят время. Но, судя по тому, что пепельницы были полны, а количество чашек из-под кофе не впечатляло, работа здесь кипела.

Сосновский был шапочно знаком со многими журналистами. Он шел между столами, протискивался через группы репортеров, обсуждавших материалы и рассматривавших фотографии. Кому-то кивал, кому-то пожимал руку, махал рукой, обнимал за плечи и прижимался щечкой к щечке с дамами.

– Салют, Арман! – помахал Михаил рукой Жобену и стал протискиваться к нему.

Они поздоровались, и Жобен бросил перед Сосновским пачку свежих фото, еще теплых после глянцевателя. На фото – советская делегация, моменты встречи руководителей в начале рабочего дня, обсуждения за столом. Отдельно фото Черчилля, Рузвельта и Сталина – видимо, для иллюстрации интервью, которые лидеры стран давали вчера вечером. Жобен что-то принялся с жаром рассказывать про пресс-конференцию, о чем говорили лидеры стран, какие вопросы задавали журналисты и, самое главное, можно ли считать судьбу гитлеровской Германии предрешенной. Означает ли эта встреча в Тегеране открытие второго фронта и скорое окончание войны.

– Слушай, а почему я тебя не видел там? – вдруг спросил француз. – Ты пропустил такое мероприятие, важнейшее событие!

– Ты полагаешь? – усмехнулся Сосновский. – Уверяю тебя, Арман, что скоро мы услышим и не такие заявления. Что сказали лидеры вчера, как ответили на все ваши вопросы? Вот то-то! Не пришло время ответов, пока еще продолжается время вопросов. Но наступит и мое время! И тогда вы очень удивитесь!

– Ну, в чем-то ты прав, – согласился француз. – Да и вопросы были скорее от возбуждения, чем от здравого смысла. Всем хочется определенности и в действиях, и в сроках. Все страшно устали от войны.

– Особенно Советский Союз, – поддакнул Сосновский и, похлопав Жобена по плечу, перевел разговор на другую тему: – А где Шарбонно? Почему я не вижу Жака? Что, опять женщины? Или снова в самый неподходящий момент подвернулся обманутый муж?

– Нет, он теперь осторожен, – рассмеялся Жобен, сразу вспомнив ту самую историю, когда Жак пострадал от своей любвеобильности. – Он отправился в бар за бутербродами и сигаретами. Что за страна – ни сигарет купить, ни выпить! Скучная у них религия, Мишель, ограничений много. Верить в Бога надо так, чтобы оставались время и желание на другие удовольствия.

– Арман, тебя за богохульство сожгут на костре, помяни мое слово!

И тут в зале появился Шарбонно. Он помахал рукой и поднял над головой увесистый пакет из оберточной бумаги. Жобен потянул Сосновского за рукав.