Иранская мина

– Что-то меня мутит, Майкл, – признался немец.

– Остановить такси, Франк?

– О нет! – взмолился немец. – Только не такси! В машине, в духоте салона, в котором еще и пахнет чем угодно, но только не восточными пряностями, меня стошнит. Будь другом, Майкл, проводи меня до гостиницы. Свежий воздух, душ… это лучше всего…

Сосновский пошатывался, усиленно жестикулировал, но успевал следить за тем, куда и как смотрит Хартман. «Какого черта он меня сюда вытащил? Не надо мне голову морочить тошнотой, он трезв как стеклышко… Есть! Вот оно! Вон та молодая женщина. Они с немцем обменялись взглядами. Кто она, откуда? Одета опрятно, по моде, но не богато. Это не леди из общества. Черт, не рассмотреть!.. Ага, Хартман меня перехватил под другую руку. Покачивается, пьяно толкает прохожих. Так он и ее толкнет… Есть! Мгновенный контакт! Лучше бы они разыграли извинения… Нет, это оплошность. Оба никак не отреагировали на столкновение. Это ваша ошибка, господа! Ты ее засветил, Хартман, ублюдок!»

Коган приехал поздно ночью. Группа была в сборе. Сосновский отпивался горячим душистым травяным чаем и держал на лбу мокрую тряпку. Буторин лежал на диване, положив руку на глаза, чтобы яркий свет не мешал спать. Шелестов колдовал возле карты города, в который уже раз пытаясь понять, куда радисты уходят сразу после передачи. Одну рацию взять удалось, и радист, которого взял Буторин, начал давать показания. Но этого мало. Пока вторая рация не под контролем разведки, ситуация может измениться в корне. Конференция еще идет, вероятность покушения все еще велика, что бы там ни говорили информаторы из Берлина.

– Ага, не спится? – рассмеялся Коган, войдя в комнату.

Шелестов оживился и бросил на стол карандаш. Сосновский посмотрел на Бориса тоскливыми глазами и отхлебнул еще чая. Только Буторин никак не отреагировал, продолжая лежать и ровно дышать, как младенец.

– Вот, ребята. – Коган положил на стол картонную папку с завязками и погладил ее рукой. – Неожиданный подарок судьбы. Уломал американцев, чтобы дали возможность поговорить еще раз с этой самой Зухрой, которая как-то была связана с попытками диверсий на трассе перегона. Никакого отношения она к подготовке покушения, конечно, не имеет, ее вообще использовали втемную. Но вот до чего не додумались американцы и до чего додумался я. Я попытался разговорить ее, чтобы она описала внешность того, кто завербовал ее и был с ней на связи, и получилась вот такая картина маслом: вербовал ее европеец, а связниками были иранцы, которых она толком и не видела, просто приходили какие-то угрюмые личности, говорили пароль и передавали приказ, что и как делать. В основном заставляли ее знакомиться с русскими шоферами и сердились за неудачи. Хорошо, что у наших шоферов все же с дисциплиной порядок.

– Ну, мы все это знаем, ты покороче не можешь? – тихо проворчал Сосновский, прижимая мокрую тряпку ко лбу.

– Похмелье? Бывает, – язвительно отозвался Коган и продолжил, обращаясь в основном к Шелестову: – Так вот. Зухра, оказывается, очень хорошо рисует. Еще в детстве рисовала портреты тех, кто был рядом, своих домашних. Ну как портреты – просто карандашом лица рисовала. Но у этой женщины, определенно, талант. Она мне изобразила человека, который ее завербовал, запугал и заставил работать на него. Национальность этого человека Зухра определить не смогла, но портретик можете лицезреть.

И Коган положил портрет на стол. Шелестов хмыкнул и стал рассматривать лицо. Сосновский, кряхтя и стеная, поднялся со стула и, шаркая ногами, побрел к столу. Он явно переигрывал.

Подойдя к столу, Михаил вдруг бросил на стол тряпку и со стуком поставил кружку с чаем.

– Хартман, паскуда! Убить тебя мало!

– Хартман? – переспросил Шелестов. – Франк Хартман, журналист, работающий на лондонское издание?

– Значит, он работает на абвер, – вдруг подал голос Буторин. – Абвер пытается держать руку на пульсе на трассе перегона, пытается устраивать там диверсии. Головная боль американцев.

Виктор поднялся, потянулся так, что где-то у него хрустнуло, и тоже подошел к столу. Взяв рисунок, он с минуту разглядывал его, потом снова положил на стол.

– Неприятная рожа. Видел я его, кажется, среди журналистов. Дай-ка мне этот рисуночек, я покажу его агенту, которого мы сегодня взяли. Я, конечно, сомневаюсь, что абвер рука об руку работает здесь с СД, но чем черт не шутит. Нам же нужны четкие доказательства. А это у тебя там кто еще? Баба?

– Да, это женщина, которую видела Зухра. Она говорит, что та приезжала и разговаривала с Хартманом как-то странно, как будто по секрету, чтобы их никто не видел и не слышал, о чем они говорят.

– Ну-ка, дай мне ее.

Сосновский, хмуря брови, принялся рассматривать портрет женщины. Потом взял портрет Хартмана, кивнул и снова стал рассматривать женщину.

– Что, знакомая? Видел ее, можешь опознать? – стал спрашивать Шелестов.

– Знаешь, так бы и внимания не обратил, но в связке с Хартманом…