Иресиона. Аттические сказки

И вдруг точно костер загорелся на вершине Андросской горы; быстро разлилось пламя и охватило окрестные облака, венчающие ее седую главу. По всем направлениям сверкнули багровые лучи – это она, розоперстая!

Сколько раз он встречал ее после ночной засады – но никогда она не показалась ему столь прекрасной. «Взойди, Заря!» – шепнул он, посылая ей свой привет с проснувшимся утренним ветерком.

Но что это? Багровые лучи выпрямились, участились; точно стройные стволы стоят они на алой вершине. Их десятки, их сотни; спереди – это точно пальмы, увенчанные золотой листвой; дальше – это точно колонны, поддерживающие золотую кровлю. Гора пошла навстречу горе; уже близко, близко волшебное царство. Кефал уже различает золотистых птичек, перелетающих с одной пальмы на другую; как звонко, как сладко они поют! Некоторые залетают на его гору, садятся на ее чинары и дубы – и сухими листьями падают к его ногам. Он уже различает золотые плоды, горящие среди листвы; некоторые, сброшенные ветром, катятся к нему, он подбирает их, но это лишь гальки с русла Харадры… Еще ближе, еще ближе! Вот он сам среди чудесных деревьев: его хитон горит, точно багровое пламя. Вот уже и здание, все из золота и багряницы; что это, храм или дворец? Его двери еще закрыты, но вот и они дрогнули, медленно-медленно растворились. И в дверях показалась она, в венке из роз и в ризе, усеянной розами.

III

Она подошла к нему с протянутой рукой и с ласковой улыбкой на своих дивных устах.

– Кефал, ты достиг предела земной красоты и земного счастья; теперь тебе открылся Олимп. Войди в мой терем; как мой избранник и любимец, ты через меня приобщишься красоты и счастья богов.

Но Кефал не подал ей руки. Он молитвенно поднял ее и сказал тихим, но твердым голосом:

– Будь благословенна, богиня! Я воздвигну тебе алтарь у восточной стены моего дома; а ты, если ты милостива ко мне, дай нам с Прокридой до глубокой старости возлиять тебе на нем и дай нам умереть в один и тот же день.

– С Прокридой? Опомнись! Разве Прокрида прекраснее и стройнее меня?

– Нет, богиня, не сравнится ее скромная земная красота с дивной прелестью небожительницы. Но я люблю ее, как и она меня, и мы поклялись в вечной верности друг другу.

Тут тень грусти сошла на светлый лик Зари и она продолжала:

– Ах, горькое племя однодневок, вам ли говорить о вечности? Завтрашнего ветра не можете вы предугадать – и воображаете, что вам известно направление ваших чувств навсегда. Да знаешь ли ты, что Прокрида первая нарушит данную тебе клятву?

– Прокрида? Этого не будет никогда!

– Это будет сегодня же, и завтра ты будешь в моем терему.

После этих слов Заря подошла к Кефалу и провела своей мягкой рукой по его голове; она развеяла мрак его черных волос так же, как ее лучи на небесах рассеивают мрак ночного неба, и золотые кудри засветились под ее рукой. Она коснулась его лица – и румянец покрыл его смуглые щеки. Она положила ему руки на плечи – и он стал выше и дороднее, и неземная сила влилась ему в мышцы. Но он стоял как очарованный, не отдавая себе отчета в том, что с ним происходит. Тогда она нагнулась к нему – и жгучий поцелуй запылал на его устах.

Затем она отошла на шаг, сняла ожерелье со своей шеи – сверкающее ожерелье из золотых подвесок с большим рубином на каждой – и положила его на скалу.

– Прощай, мой любимый, скоро будем вместе!

Она отошла еще дальше, пока не скрылась в своем терему. Тогда все здание поднялось на воздух и расплылось в синеве эфира.

С высоты же Андросской горы сверкало солнце, и его блеск отражался в голубых волнах Эгейского моря.

IV

Вдруг зашумело, затрещало в зарослях, огромная фигура оленя появилась среди ив и олеандров, окаймляющих русло Харадры. Кефал схватил свой дрот, но было уже поздно: олень почуял человека и, прежде чем дрот мог настигнуть его, исчез в лесу другого берега. Дрот же ударил в сосну и пробил ее насквозь.

В другое время неудача раздосадовала бы Кефала; теперь же все его мысли были у Прокриды. Он только и мечтал о том, чтобы вернуться к ней, отдохнуть, забыться на ее верной груди.

– Авра, домой! Где ты, Авра?

Собака бросилась было с лаем преследовать бежавшего оленя. Теперь она бегом возвращалась к своему господину; но, не добежав, остановилась как вкопанная и с грозным ворчанием насторожила уши.

– Авра, сюда!

Но Авра стояла недвижно, еще грознее ворча. Он подошел к ней, чтобы ее схватить; тогда она с бешеным лаем впилась ему в ногу. Он ее откинул ногой; она с жалобным воем взлетела на воздух, ударилась о скалу и с разбитым черепом упала на землю.

– Боги, что это со мной творится! Уж не заснул ли я на берегу Харадры? Не нимфа ли меня навестила во сне своим безумящим наитием?

Вдруг его взор упал на ожерелье Зари, все еще сверкавшее на выступе скалы в лучах утреннего солнца. Он взял его в руки – нет, это было настоящее золото, настоящие самоцветные камни.

«Подарю его Прокриде, – подумал он. – Такого во всей казне царя Эрехфея не найдется».

Он бросил прощальный взгляд на бездыханного товарища и быстро зашагал под гору по руслу Харадры.

V