Ириска на двоих

Я выпустила Марка, вывернулась, чтобы посмотреть на Димку – и он тут же накрыл мои губы своими и снова выпрямился, очерчивая сильными руками мою талию и ловя грудь в ладони. Приподнявшись, я поцеловала еще и Марка – и в тот момент хулиганская идея пришла мне в голову.

Их сейчас разделяло только мое тело, нанизанное на одного и обнимающее другого, и я предложила:

– А поцелуйтесь. Чтобы замкнуть круг.

Посмотрела на них, смеясь, но Марк пожал плечами и потянулся над моей спиной к Димке.

– Ха! – сказал тот, положил ладонь ему на щеку и демонстративно, явно для меня, сплелся с ним языком. Без стеснения и комплексов.

– Наивная девочка… – усмехнулся Марк, вновь возвращаясь ко мне и обводя мои губы еще влажной головкой.

– У вас это уже было?

– Что? Поцелуи? – Марк приоткрыл пальцами мои губы и не успокоился, пока я пару раз не облизала его член по всей длине. – Пару раз.

– Нет, вот это все… – я выгнулась, когда руки Димки выпрямили меня, приподнимая над кроватью. Он все еще был во мне, но теперь мы все трое стояли на коленях и можно было целоваться с ними по очереди, снова заставлять их целоваться друг с другом, ощущать одного в себе, а другого в своих руках.

Они переглянулись.

– Да? – подняла я брови.

– Да… – вынужден был признаться Марк.

Впрочем, я не сомневалась.

– В Тае, помнишь? – прицокнул языком Димка. – Та гибкая девочка.

– В Риге вышло круче, – криво усмехнулся Марк. – Острее.

– Ух, кому я попала! – я царапнула первого, кто попался под руку.

– Прости, бурная жизнь, – без всякого раскаяния развел руками Димка, выходя из меня и ловко разворачивая к Марку.

– Я буду «та, в Пафосе»? – с затаенной ревностью переспросила я. – Или вообще не упомянута?

– Ты другая! – неожиданно резко отрезал Димка.

Марк промолчал, но его резкий толчок в мое тело как будто присовокупил к словам десяток восклицательных знаков.

– Но тебе ведь нравится с нами? – прошелестел Марк мне на ухо, прикусывая мочку. – Тогда не думай. Забудь.

Димка скользнул языком по моей груди и прикусил сосок ровно в тот момент, когда пальцы его друга вдавили и потерли клитор, и я захлебнулась стоном и словами, выгнулась в резком, сбивающем дыхание спазме.

Тело терялось и забывало старые паттерны секса. Как будто я снова была девственницей и на меня рисовали узоры заново.

Психика подтягивалась – неважно, первая ли я.

Если они говорят обо мне – вот так.

И снова крутнули, входя – Марк в рот, Димка между ног, но ненадолго, потому что всего несколько движений, которые контролировала уже не я, и их сдвоенный стон вытряс из меня всю душу – и я присоединилась на пару секунд позже, совершенно неожиданно сойдя с ума и дойдя до края только от того, что они кончили оба. Одновременно. В меня.

Это было слишком ярко и остро, чтобы продолжаться долго. Такие – на грани – вещи всегда очень быстро кончаются, иначе нервы сгорали бы дотла.

Я уже была пеплом.

Конец карантина

Наши дни стали иными.

Между нами тремя появилась какая-то трогательная, всепоглощающая нежность. Даже парни, кажется, дотрагивались чаще друг до друга, что уж говорить обо мне. Прикосновения, объятия, предугадывание желаний и действий.

Марк придвигал Диме чашку, когда тот тянулся к ней, не глядя, я кидала Марку футболку с сушилки, едва он появлялся на террасе, Димка, проходя мимо, накидывал плед на мои ноги, как будто чувствуя, что я уже пять минут хочу это сделать, но ленюсь тянуться.

Словно не осталось преград. Вообще никаких.

Я всю жизнь думала, что ценю одиночество и покой, но как же мне нравилось, когда Димка не отрывая глаз от экрана ноутбука с графиками, вдруг сграбастывал меня, проходящую мимо, усаживал себе на колени и продолжал работать! Просто печатал одной рукой. Пока другая творила всякие непотребства под моей футболкой, а потом и под штанами.

А потом я уже сидела совершенно голая на нем сверху, а он все еще пытался поглядывать в экран за моей спиной и одновременно играть языком с моими сосками.

Марк всегда присоединялся вовремя – как раз когда уже пора было совсем отложить ноутбук и начать меня целовать, а у Димки были заняты и рот, и руки.

Наше с Марком время было по утрам.

Время жаркой нежности, огненных взглядов и языков, скользящих по томным, гладким со сна телам. Сначала только на двоих, еще не открывая глаз, как продолжение снов, но потом кто-нибудь не выдерживал и на слишком громкий стон приходил Димка, бросив свои утренние занятия. И хорошо, потому что в те дни, когда мы оставались вдвоем, мне чего-то не хватало. Хотя порой во мне было все что только можно – и язык, и член, и пальцы.

Вечерами мы пили вино на террасе, о чем-то негромко болтали, обнимаясь, пока в полутьме не начинали загораться фонарики – и тогда вдруг начинали целоваться, слизывая терпкое вино друг у друга с губ. Наши вздохи и стоны разносились по всей улице, но нам было наплевать.