Ириска

– Ничего себе! Тебе без него тоскливо?

Она смеется.

– Не-а.

Он похож на хорька.

Но я потеряла подругу.

Замолкает, отводит глаза,

затем кричит: «Лолли!»

Пара секунд, и лабрадор уже рядом.

Мокрый. Фыркает, тяжело дышит.

– Ах ты, вонючка! – Она надевает на пса поводок.

– Ты со своим парнем тоже так ласкова?

Может, он потому и

сбежал?

Косится на меня: обиделась?

Люди такие разные: с Софи и Джеки

можно было шутить

как угодно.

– Наверное, пойду. – Люси встает.

– Слушай, я часто бываю на пляже в домике,

после школы.

Заходи, если хочешь.

Ты ведь бездомная?

Идет прилив. Отвечаю:

– Да я же сирена. Обожаю топить моряков.

Долго сижу у маяка.

Вода набегает мне на ноги.

Холодно.

И никого нет рядом.

И никто меня не поцеловал.

Никто никогда не целовал меня

Меня никогда не целовали.

Ни в губы,

ни в щеку или хотя бы

в макушку.

Не помню.

Папа гладил по голове, но ни разу не чмокнул —

когда я вела себя хорошо.

А когда

появилась Келли-Энн,

я была уже слишком большая

для этих нежностей;

Келли-Энн говорила: «Дай пять!», и я – с удовольствием.

Ну, иногда обнимались.

Никто никогда не целовал меня.

Кровь

Крыльцо заляпано красными пятнами.

На двери кровавые отпечатки.

– Господи, Марла?!

Марла лежит в коридоре,

держится за нос,

залито кровью лицо.

– Шкафчик на кухне, – поясняет.

– Соскочил со стенки, и прямо на голову. Полтергейст!

Вызови «Скорую»!

Сердце заколотилось.

Что я скажу врачу – кто я?

И как я ее нашла?

Вдруг подумают – это я натворила?

Марла ведь не расскажет.

– Можно, я посмотрю?

Ощупываю ей голову – где рана?

Волосы в засохшей крови.

– Вы можете встать?

– Мне так плохо.

Вызови доктора!

Усаживаю Марлу на стул.

– Я приготовлю вам ванну.

Марла согласна. Отвлеклась.

На цыпочках

Марла внимательна,

то и дело поглядывает на меня —

будто ждет, что начну разговор.

Я молчу —

не хочу, чтобы она злилась

или смущалась,

или снова выгоняла меня.

Дома на цыпочках,

и здесь на цыпочках.

С одним отличием.

Марла меня не обижает.

Выглянуло солнце

Я ставлю еду на поднос

и несу его в сад.

Мы с Марлой в куртках, сидим за столиком,

жуем булочки, запиваем лимонадом. Она мне:

– Здесь просто бардак.

Вот мама ухаживала за садом.

– А давайте наведем порядок!

Марла подносит к губам стакан:

– Можно посеять все что угодно.

Давай посадим подсолнух!

Или какие-нибудь овощи.

Ты любишь капусту?

Папа бы точно не одобрил.

Он всегда считал, это

чушь собачья —

выращивать что-то съедобное.

– Да. Давайте капусту.

Наводим порядок

Марла надела шляпу от солнца, садовые перчатки.

Начинает выдергивать сорняки,

но не может долго стоять нагнувшись.

Идет в дом за водой.

Я наматываю на голову ее старую ночнушку,

собираю с травы осколки битого стекла,

камни с засохшей клумбы.

Возимся уже пару часов.

Мало что поменялось,

но у Марлы рот до ушей:

– Сад стал просто чудесным! Правда?

Я не уверена – она помнит, как было раньше?

Но сейчас дворик ей, кажется, нравится.

Марла довольна.

А это главное.

Остатки

Каждый день Пегги

оставляет обед. Накрывает фольгой.

Обычно

Марла на кухне снимает фольгу

и ест из коробки.

А сегодня забыла,

и я подаю ей обед

на подносе

и ставлю еще апельсиновый сок,

с водой.

Марла не спрашивает,

откуда взялась еда.

Поела, зовет, отдает мне поднос,

будто сидит в ресторане,

а я здесь – официант.

– Спасибо.

Марла кушает мало.

На тарелке осталась картошка —

выглядит аппетитно. Не выбрасывать же.

Доедаю остатки.

Снисходительность

Я приготовила картофель в мундире, с тунцом и кукурузой.

Папа сморщил нос,

словно в тарелке —

какашки:

– Самое простое не можешь как следует сделать.

– Я стараюсь, – ответила я ему.

Он поднял руку, хотел что-то добавить,

но передумал.

– Знаешь,

Элли,

очень трудно любить тебя.

Папа умел быть снисходительным.

Любовь

Если бы можно было научиться любить —

как играть на пианино,

или спрягать глаголы, —

тогда бы я сказала:

НАДО БОЛЬШЕ СТАРАТЬСЯ.

Мойка посуды

Я отлучилась с кухни,

а папа начал сам мыть посуду.

Соскреб холодный картофель в мусорное ведро

и вымыл сковороду начисто.

– Я бы помыла.

Он улыбнулся.

– Не-а. Моя очередь.

И, послушай, ужин хороший.

Я просто ворчун.

Я не ответила.

Начала вытирать тарелки

и думала – если у него изменилось настроение,