то что это значит – меня все-таки можно любить?
Дым, пар
Я кипячу чайник, Люси дымит косячком
и рассказывает о своем бывшем парне.
Он сделал рекламный ролик – как лечить прыщи.
Она смеется, я тоже.
Добавляю молока в дымящиеся кружки.
Смеюсь
не потому, что смешно.
Просто
не хочу быть одна.
Нужно стараться.
Заживает
Обожженная щека заживает, начинает чесаться,
покрывается коркой.
Обдираю ее понемногу —
то, что само отстает
по краям,
то, что не больно.
Можно!
Марла сидит на крыльце
в плаще.
Подняла капюшон.
Мрачная.
Хорошо, что записка висит на двери,
и Марла знает – нельзя выходить
на улицу.
Подаю Марле сумочку.
Она с улыбкой глядит на входную дверь,
там висит печатный листок.
«ВНИМАНИЕ: НЕ ВЫХОДИТЕ ОДНА.
ЕСЛИ ЧТО-НИБУДЬ НУЖНО, ЗВОНИТЕ ПЕГГИ».
Листок остается висеть.
Мы выходим из дома.
Каштаны
Марла останавливается, наклоняется,
подбирает с тропинки каштан:
Кладет находку в карман.
Я наклоняюсь —
мне тоже попался каштан
с плоским краем,
потом еще один, и еще.
У меня уже полный карман.
но Марла не слышит, ушла далеко вперед,
к перекрестку.
Я бегу догонять,
не дай бог она выйдет на дорогу.
Марла глядит на меня с удивленьем.
Жгучая крапива
Осень – пора каштанов.
Падают, трескаются,
стряхивают скорлупу:
снаружи твердую,
а внутри словно бархат.
Я просила Келли-Энн пойти со мной в парк, мечтала:
вот соберу огромную сумку каштанов,
отнесу их в школу,
похвастаюсь.
Папа поднялся с дивана.
Келли-Энн просияла;
это было еще до того,
как он начал плохо с ней обращаться.
Я тоже была довольна.
Мы редко где-то бывали вместе —
только если ему хотелось.
Как-то ездили все втроем на базу
за краской
и один раз обедали в китайском
ресторане.
Мы отправились в парк. Моросило немного.
На зеленой траве хорошо было видно
коричневые каштаны.
Я побежала вперед —
добывать еду!
Быстро наполнила сумку
шоколадно-коричневыми шариками,
но хотелось все больше
и больше
и больше,
я ползала под деревьями, залезала под колючие кусты.
Под кустами
росла крапива,
а я не заметила, как вдруг стало покалывать
руки, колени —
все сильнее.
Я старалась добыть побольше каштанов!
Но крапива такая кусачая.
Руки болели.
размяла листья щавеля, обернула мне руки.
Папа засмеялся:
Мне было одиннадцать.
В двенадцать
мне уже было неинтересно,
что в сентябре собирают каштаны.
А в тринадцать я говорила
всем, кто каштанами хвастался:
Не будь ребенком
Папа воспитывал меня:
Взрослей!
Быстрей!
Замолчи!
Не будь младенцем!
Не ной!
Хватит стонать!
Веди себя соответственно возрасту.
Веди себя как взрослая.
Не лей крокодиловы слезы.
Как будто
быть ребенком – это большая проблема
и мне
ее нужно решить.
Кэрол и Ли
Давно, когда я была маленькая,
папа решил, что влюблен
в одну женщину по имени Кэрол,
и она переехала к нам
вместе с сыном.
Кэрол и Ли
жили у нас с папой
несколько месяцев.
Сначала все было хорошо.
Кэрол пекла пироги и булочки.
Ли вел себя тихо.
Затем почему-то Кэрол перестала печь булочки,
почему-то кричала на Ли, а он начинал плакать.
Ли был старше меня —
наверное, лет восемь.
Я видела, как он ревет. Ну и что?
А он разозлился и ударил меня.
Ли не врал. Это было нетрудно заметить
(я наблюдала за Кэрол):
Она не укладывала меня спать,
не стирала мне школьную форму.
Сердито смотрела на меня,
иногда и на папу!
Но однажды они уехали —
Кэрол и Ли.
Мы жили без них, как раньше.
Сделали вид, что их тут и не было.
Что нам и так хорошо.
Потеря
А вот с Келли-Энн – все совсем по-другому.
Как притвориться, что она никогда не жила с нами —
мы оба ее любили.
После ее ухода все стало хуже. Хотя казалось, что хуже некуда.
Вот что значит – потеря.