Ирландия

А уже вскоре он издал ошеломляющий манифест: «Англичан более не желают видеть в Ирландии. Они должны уехать». Но кого считать англичанами?

– Те, кто родился не здесь! – заявил Фицджеральд.

А значит, все слуги короля Генриха.

С этим все могли согласиться. Архиепископ Дублинский Ален и прочие королевские служащие поспешили запереться в Дублинском замке. А Шелковый Томас сделал красивый жест и отказался от молодой жены-англичанки, отослав ее обратно в Англию.

И если очень многие сначала просто симпатизировали лорду Томасу, то в течение лета их чувства только укрепились благодаря событиям в Англии. Весь христианский мир знал, что король Генрих отлучен от Церкви. Испания поговаривала о вторжении, даже весьма циничный французский король считал Генриха дураком. Но теперь, летом 1534 года, Генрих Тюдор пошел еще дальше. Храбрецы вроде Томаса Мора отказывались поддержать его желание сделать себя, в сущности, папой английским, а когда и английский орден бродячих монахов также отказался поддерживать Генриха, он начал бросать их в тюрьмы. Святые монахи всегда были самыми почитаемыми людьми в Ирландии – и в Пейле, и за его пределами. Это было уже чересчур. И неудивительно, что после такого Шелковый Томас заявил ирландскому народу, что его бунт был предпринят также и ради защиты истинной Церкви. С этим сообщением были отправлены посланцы к императору Габсбургу и к папе римскому.

– Мои предки пришли в Ирландию, чтобы защитить истинную веру на службе английскому королю, – заявил Фицджеральд. – Но теперь мы должны сражаться против короля Англии, чтобы сохранить ее.

В конце июля архиепископ Ален вздумал бежать и попытался сесть на корабль, уходивший из Ирландии. Но кто-то из людей Фицджеральда его заметил, случилась перестрелка, и архиепископа убили. Однако никого это не потрясло. Архиепископ был всего лишь слугой короля, надевшим епископскую митру. А вот бродячие монахи были святыми людьми.

Когда наступил август, Макгоуэну начало казаться, что Шелковому Томасу все может сойти с рук. В городе царило странное настроение. Ворота были заперты по приказу городского совета, но, поскольку сам Фицджеральд находился в Мейнуте, а его отряды рассеялись по всем окрестностям, двери в стенах рядом с воротами оставались открытыми, чтобы люди могли входить и выходить, и жизнь шла почти как обычно. Макгоуэн как раз собрался навестить Тайди в его доме-башне, когда случайно встретился на улице с олдерменом Дойлом. Он остановился, чтобы поговорить, и выразил свое мнение на тот счет, что Дублину вскоре придется приветствовать лорда Томаса с его испанской армией в качестве нового правителя. Но Дойл покачал головой:

– Испанцы могут пообещать армию, но она никогда здесь не появится. Император рад возможности напугать Генриха Тюдора, но открытая война с Англией обошлась бы ему слишком дорого. Лорду Томасу придется справляться в одиночку. И его положение ослабляется также тем, что Батлеры уже воспользовались случаем и стараются добиться расположения Генриха. Возможно, Фицджеральд и сильнее Батлеров, но они вполне могут подкопаться под него.

– Но у короля Генриха и своих трудностей достаточно, – напомнил Макгоуэн. – Похоже, он не может себе позволить сейчас разбираться с лордом Томасом. Во всяком случае, до сих пор он ничего не предпринял.

– На это нужно время, – ответил Дойл. – Но в конце концов Генрих его раздавит. В этом я не сомневаюсь. Он будет сражаться, и он никогда не отступит. И тому есть две причины. Первая – лорд Томас выставил его дураком в глазах всего мира. А Генрих более чем тщеславен. И не успокоится до тех пор, пока не уничтожит лорда Томаса. Вторая причина лежит глубже. Генрих Тюдор сейчас столкнулся с такими же трудностями, с какими столкнулся Генрих Плантагенет почти четыре века назад, когда Стронгбоу пришел в Ирландию. Один из вассалов короля угрожает создать собственное королевство совсем рядом, через пролив. Хуже того, это могло бы стать поддержкой для тех, кто желает противостоять Генриху, вроде Франции или Испании. Нет, он не может этого допустить.

Ева понимала, что Шелковый Томас дал ее мужу новый интерес к жизни. В последние год-два Шон О’Бирн слегка сдал. Но как только начался бунт, он словно помолодел на десять лет. Стал почти мальчишкой. Возможность действовать, сражаться, волнение и даже опасность – все это было частью его натуры, как полагала Ева, точно так же, как частью ее натуры была потребность иметь детей. Это было волнение охотника, преследующего добычу. Большинство мужчин были такими, думала она. Ну, по крайней мере, лучшие из них.