Ирландия

Это произошло через два дня после разговора с родителями. Харольд только что оставил отца в поле, а сам возвращался домой немного раньше, чем собирался. Еще до этого он видел, как его сестры зашли в большой деревянный амбар. Во дворе никого не было, кроме одного раба, который плел корзину, сидя под навесом. Харольд подошел к их высокому дому с соломенной крышей и уже нагнулся над притолокой двери, чтобы войти в полумрак сеней, как вдруг услышал голос матери:

– Но, Хельга, ты уверена, что будешь счастлива?

– Ja, ja. Усадьба мне нравится.

– Я рада, Хельга. Но может, недостаточно того, чтобы тебе нравилась усадьба. Мой сын тебе нравится?

– Ja, ja. Нравится.

– Он мой единственный сын, Хельга. И я хочу видеть его счастливым.

– Ja, ja. Я сделаю его счастливым.

– Но почему ты так уверена, Хельга? Ведь брак – совсем не простое дело. Это уважение, желание делиться друг с другом самым сокровенным… Это любовь…

Когда раздался голос девушки, Харольду показалось, что он слышит раздражение и жесткость, которых до сих пор ни разу за ней не замечал.

– Это ведь твой муж приехал к моему дяде, так? Когда услыхал, что у него есть племянница, которую он хотел бы спровадить из дому, чтобы для его четырех родных дочек было больше места. Он заплатил моему дяде за то, чтобы привезти меня сюда. Потому что хочет женить своего сына-калеку. Ведь так?

– Возможно, только…

– И вот я здесь, делаю все, что ты хочешь, а когда три дня назад твой муж спрашивает: «Ты выйдешь за него?» – я отвечаю: «Да, да». Потому что он мечтает иметь внуков от единственного сына и боится, что никто не захочет выйти за хромого.

Последовало долгое молчание. Харольд ждал, что его мать начнет все отрицать, но она не стала.

– По-твоему, мой сын…

– Ты про его ноги? – Харольд даже отчетливо представил, как она пожала плечами. – Я-то надеялась выйти замуж за парня, у которого обе ноги прямые. Но он сильный.

– Когда люди женятся, – снова заговорила его мать, и теперь в ее голосе слышалась тревога, почти мольба, – они должны быть честными друг с другом.

– Неужели? Ты и твой муж ничего не говорите. Мой дядя ничего не говорит. Но я сама слышала, как дядя сказал моей тете, будто бы твой муж боится, что кто-то придет убить твоего сына до того, как у него появятся внуки, и поэтому хочет поскорее выкупить меня. Это правда? И ты твердишь о честности?

– Мой сын может за себя постоять.

Харольд отошел от двери. Он услышал достаточно.

На следующий день он уехал в Дифлин. Работая с отцом, он неплохо освоил плотницкое дело и поэтому сразу смог получить место на верфи. И в тот же день подыскал себе временное жилье в доме какого-то ремесленника. Вечером он вернулся домой и сообщил изумленным родителям:

– Я уезжаю.

– А как же девушка? И твоя женитьба? – спросил отец.

– Я передумал. Она мне не нужна.

– Во имя всех богов, почему? – прорычал Олаф.

Дети часто не говорят всего своим родителям. Разве Харольд мог рассказать отцу, что узнал правду, что доверие между ними подорвано, что он чувствует себя униженным? Если он вообще когда-нибудь женится, в чем Харольд теперь сомневался, он сам найдет себе девушку, это уж точно.

– Я не хочу жениться на ней, вот и все, – ответил он. – Я так решил. Это мой выбор.

– Ты просто не знаешь, что для тебя лучше! – рассердился отец.

Его разочарование было таким очевидным, что Харольду стало жаль отца. Но это ничего не меняло.

– Ты не должен уезжать! – настаивала мать.

И все же он уехал, так и не объяснив родителям ни тогда, ни после причин своего неожиданного решения.

Вот так он и перебрался в Дифлин. И целый год жил у Морана Макгоибненна. На верфи его ценили, и теперь он даже стал руководить рабочими. Все знали, что он наследует большое поместье в Фингале, но бывал он там редко, и ходили слухи, что они не ладят с отцом. Харольд много работал, был хорошим товарищем, и хотя он легко общался с женщинами, никто никогда не видел, чтобы он уделял одной из них особое внимание.

Закат уже окрасил воду в алый цвет, когда Харольд и Моран спустились с огромного корабля и зашагали по деревянному причалу. Там стояло несколько ладей. Ту, что привезла рабов из Бристоля, только что закончили нагружать огромными тюками с кожей и шерстью. Впереди начиналась Фиш-Шэмблс.

– Помнишь меня?

Моран посмотрел на черноволосого молодого человека, который стоял, небрежно прислонившись к тюкам, сваленным у них на дороге. Он был в темной кожаной котте, доходившей почти до колен. Туго стянутый в талии пояс подчеркивал стройное мускулистое тело. На лице темнела борода, подрезанная острым клинышком. Никогда прежде Моран этого парня не видел.

– Вижу, ты все такой же калека.

Харольд остановился, Моран встал рядом.

– Я в Дифлине случайно. – Молодой человек не трогался с места. Так и стоял, прислонясь к тюкам и явно ничего не опасаясь, как будто человек, которого он оскорбил, был для него не более опасен, чем пролетающая мимо муха.

– Добрый вечер, Сигурд, – ответил Харольд с невозмутимостью, поразившей Морана. – Так ты хочешь поговорить о нашем деле?

– Я думал об этом, – холодно произнес чужеземец. – Но решил подождать.