Ирландское сердце

Он развернулся, выдвинул ящик стола и протянул мне толстый бумажный каталог. Я положила камеру, чтобы рассмотреть его. На обложке был изображен индейский вождь с камерой «Сенека» в руках. Внутри индейские воины и красивые индианки предлагали фотографам испытать эту камеру.

– А почему индейцы? – спросила я у Эдди.

– А почему бы и нет? Фотография все еще в новинку. По-моему, благородный дикарь для рекламных целей ничем не хуже любого другого человека.

– Благородный дикарь, – повторила за ним я.

Именно такими видят ирландцев британцы. Интересно, могли бы лепреконы рекламировать английский чай? Оскорбительно. Но какая, к черту, разница? Камера мне действительно нравилась. Была бы она у меня раньше, я могла бы сделать гораздо более интересные снимки Молли Чайлдерс и трех Алис. Мод с радостью стала бы позировать мне. И тому, что она могла бы придумать при этом, просто не было бы конца.

– Самое лучшее в этой камере то, что с ее помощью вы можете застать свой объект врасплох, – объяснил Эдди.

Мне вспомнились моменты, свидетельницей которых я становилась: Мод гладит Изольду по голове; Шон косит глазами; Питер Кили склонился над манускриптом; отец Кевин сидит, вытянув ноги к огню. Откровения. Но можно ли делать деньги на вещах обычных?

Эдди спрятал камеру назад в коробку.

– Кто-то же должен запечатлеть то, что будет твориться в Париже на протяжении последующих нескольких лет, когда война действительно начнется.

И снова «когда». Никаких «если».

– Этот город заслуживает того, чтобы люди помнили, каким он был, – сказал он.

– О, Эдди, в ваших устах это прозвучало очень мрачно.

– Так оно и есть, – ответил он.

– Работы нет, – доложила я мадам Симон, вернувшись в ее студию уже перед самым закрытием. – Зато теперь у меня есть собственная фотокамера.

Я начала показывать ей аппарат, когда с улицы послышались крики. Мы открыли окно. Мальчишка газетчик выкрикивал во весь голос:

– Archduke Ferdinand assassiné. Austria et Serbia en guerre[143].

Я сбежала вниз, купила газету и принесла ее мадам Симон.

– Imbeciles![144] – возмутилась она и рассказала мне, что сербский студент убил кронпринца Австро-Венгерской империи. – И чего он этим добился? – вопрошала она. – Только войны.

А я вспомнила слова Мод о том, что они с Макбрайдом на свой медовый месяц ездили в Гибралтар, потому что там в это время должен был находиться король Эдуард.

– Мы планировали застрелить его, а потом покончить с собой, – объяснила мне она.

– Классное начало семейной жизни, – сказала я ей тогда.

А что было бы, если бы им это удалось? Я представила британскую армию, которая наказывает Ирландию так, как сейчас Австрия накажет Сербию.

– Сербия точно долго воевать не сможет, – заметила я. – Так что война, наверное, будет короткой.

– У Сербии есть союзник – Россия, – возразила мадам Симон. – А Франция – союзник России. В свою очередь, у Австрии союз с Германией.

– Нет, ну действительно, мадам Симон, неужели все они не видят, что все это лишь поступок одного сумасшедшего студента? Посмотрите на нас, американцев: когда Джон Уилкс Бут убил Линкольна, мы ведь не развязали гражданскую войну снова. И у этих политиков тоже наверняка есть здравый смысл.

– Боши, – вздохнула она. – Боши двинутся воевать. Вот увидите.

Теперь я, как и все остальные, буквально глотала свежие газеты, изо всех сил анализируя французский текст. Разумеется, весь мир не мог ввязаться в войну из-за того, что у девятнадцатилетнего студента немного поехала крыша. Велась масса всяких переговоров, и было множество спекуляций по поводу их исхода. Сербия унижалась, но Австрию это не удовлетворяло, поскольку за спиной у них стояла Германия. «Вперед, – науськивала она австрийцев, – захватите Сербию, а мы вам поможем. А если русским это не понравится, пусть они попробуют повоевать с нами». А что будет, если вмешается Франция? Наша армия достаточно сильна, чтобы победить их всех. Говорят, немецкий канцлер сказал: «Возможно, воевать нужно прямо сейчас, пока противник не стал сильнее».

* * *

В последнее воскресенье июля в Ирландской часовне многие молились у алтаря о мире. Воздух был теплым и тягучим – то был один из дней, когда дышалось с трудом. Сидя на скамье, я обмахивалась молитвенной карточкой, словно веером. Питера по-прежнему не было, и отец Кевин о нем ничего не слышал. Да, просто чудесно. Не нужно быть гением военной стратегии, чтобы взглянуть на карту и заметить, что Бельгия находится как раз между Францией и Германией. Я думала о немецких солдатах в Страсбурге, об их остроконечных касках, о том, что Питер в Левене находится у них на пути. Но был и один положительный момент. Отец ректор и еще целый ряд священников решили не возвращаться в Париж после ежегодной поездки в Ирландию. За главного теперь был отец Кевин.