Питер ничего не говорил. Интересно, сообщил ли ему отец Кевин о том, что моя сестра объявила меня умершей? Эй, возьми себя в руки, Онора Бриджет Келли. Человек отсутствовал полтора года. Ты ему неинтересна, и он относится к тебе как к посторонней.
«Имей хоть немного гордости!» – приказала я себе и очень официальным тоном произнесла:
– Отец Кевин говорил, что в Левене вы обнаружили настоящие сокровища. Есть там что-то столь же ценное, как фрагмент книги Келли?
Вместо ответа Питер прижал палец к губам, призывая меня помолчать, хотя рядом никого не было, только французская супружеская пара и двое их подростков-сыновей за столиком через проход, да и то в нескольких метрах от нас. Странно. Они сидели совершенно молча. Может быть, прислушивались к нам. А потом до меня дошло, что эти два мальчика будут призваны в армию, когда во Франции начнется мобилизация.
Наконец Питер возобновил разговор и начал рассказывать про невероятную коллекцию из трехсот тысяч книг в библиотеке Католического университета Левена.
– Сотни средневековых манускриптов, – восторженно сказал он, – и тысячи инкунабул.
– А это что такое? – поинтересовалась я.
– Книги, изданные до изобретения Гутенбергом печатного пресса, – вставил отец Кевин.
– Это редкость? – спросила я.
Питер кивнул:
– Они бесценны.
– О боже, Питер, а что же будет с этими книгами, если через Бельгию пройдет немецкая армия? – вырвалось у меня.
– Не верю, что немцы нападут на библиотеку, – ответил Питер. – Они уважают ученость. Не забывайте, я знаю их еще по Дублину.
– Но это же будут не заслуженные профессоры. Если книги эти представляют ценность, лучше увезти их оттуда, – возразила я.
– Кое-что мы уже отправили. Но, как я уже сказал, книг там сотни тысяч.
К нам направлялся месье Коллар с бадьей вина.
– Розовое провансальское, – пояснил он.
– Замечательно, – отозвался отец Кевин.
Месье Коллар налил вино в стакан отца Кевина и ждал. Но отец Кевин сказал:
– Зачем пробовать? Я уверен, что оно прекрасно. И идеально подходит для того, чтобы поднять тост за возвращение Питера, – продолжил он, когда месье Коллар наполнил и остальные стаканы.
Что же мне делать?
Не могла же я нарушить обещание, данное всего час назад! Но отец Кевин уже поднял свой стакан и жестом призывал нас следовать его примеру.
– У Беллока[145]
есть такоое стихотворение:– Так выпьем же за дружбу, за Луга и святого Патрика и за то, чтобы здравый смысл победил.
Что делать? Я подняла свой стакан и чокнулась с ним.
– Аминь, – завершила я.
– Sláinte[147]
, – подхватил Питер.Он потянулся через стол, и три наших стакана встретились. Мы выпили. Господь поймет меня, решила я. А вот от десерта точно откажусь.
Отец Кевин продолжил рассуждать про Беллока. Питер улыбнулся и повернулся ко мне:
– Еще один из друзей отца Кевина.
– Интересный человек, – заметил отец Кевин. – Отец – француз, мать – англичанка, обращенная в католическую веру кардиналом Мэннингом. Во многом английский джентльмен, но истинный католик; немного напоминает Артура Кейпела. Славный парень, заезжает к нам в колледж, когда бывает в Париже. Как-то приводил с собой своего приятеля, Честертона, который заявил мне, будто подумывает о том, чтобы перейти в католическую веру.
Питер нервно прокашлялся.
– Что, Питер, вы этого не одобряете? – спросил отец Кевин.
– Я не слишком терпимо отношусь к английским католикам, для которых религия сводится к тому, чтобы строить приватные часовни и целовать кольцо епископу. И которые понятия не имеют, как ирландцы многие поколения оставались приверженцами веры, несмотря на гонения англичан.
На этот раз Питера не волновало, что слова его может услышать французская семья за соседним столом.
– Но будем откровенны, Питер: и Честертон, и Беллок высказывались за гомруль, и парламент пропустил его.
– Но никогда не осуществит, – отрезал тот.
Они говорили уже громче, и теперь один из французских юношей поднял на них глаза, видимо, приняв их за английских туристов. Отец Кевин заметил это и улыбнулся ему.
– Бедный парнишка, – сказал он нам. – Одному Господу известно, что ему уготовано. Вчера я заключил три брака. Сейчас могут призвать любого француза в возрасте от восемнадцати до сорока.
– Так, по крайней мере, у них будут дома жены, которые будут писать им и молиться за них, – сказала я.
– Это очень мощный стимул для женитьбы. А вы когда-нибудь слыхали, за что принял мучения знаменитый святой Валентин? – спросил у нас отец Кевин.
Мы с Питером покачали головами.
– Император запретил своим солдатам жениться, а Валентин устраивал тайные венчания. Он умер за то, чтобы другие могли любить друг друга.
Очень романтическая интерпретация.
– Я считаю, что со стороны мужчины очень эгоистично уходить на войну, связывая женщину подобным образом, – сказал Питер.