Ироническая проза ч.1

 Я вряд ли забуду когда-нибудь, что творилось в квартире, когда увезли маму: бабушке я наливал корвалол и валокордин - она лежала на диване, совершенно бледная. Отец звонил в свою милицию, звонил своему начальству - толку от его звонков не было. Тогда за телефон сел дед. Позвонил мэру города, Николаю Францевичу Салацкому, на домашний телефон, коротко обрисовал ситуацию. Салацкий сказал, что перезвонит. Перезвонил через сорок минут, и сказал, что маму скоро привезут обратно, не нужно беспокоиться. Через два дня Салацкий приехал к нам - бабушка испекла для него рыбный пирог, дед пил с Николаем Францевичем коньяк, я играл для мэра полонез Огиньского на пианино...

 Случилось это в 1982 году, в декабре. Андроповщина, мать её. Кто из соседей "стукнул" на маму, догадаться было нетрудно; потом мы с этой соседкой больше никогда не здоровались - а я через пару месяцев запустил в неё с крыши камнем. Хорошо, что не попал...

 Сейчас ведь, если кому рассказать, что в сы-ссы-сэре для того, чтобы приобрести пишущую машинку, нужно было идти в милицию, в разрешительную систему, оформлять на неё специальное разрешение - не поверят же! А ведь потом ещё нужно было предъявлять это разрешение директору магазина - и он записывал все данные покупателя в особый регистрационный журнал - а потом ещё нужно было придти с машинкой в милицию, и там её ставили на учёт, переписывали её серийный заводской номер, заводили особую учётную папку, в которой в обязательном порядке лежал лист бумаги с отпечатками литер... Ведь не поверят же, скажи такое кому-нибудь сейчас! И непременно начнут спорить и доказывать, что ничего такого не было, что если и было, то гораздо раньше, при сталине. Было, ребята, было - и при сталине, и при Хрущёве, и при Брежневе, и при Андропове, и при Черненко - только при Горби закончилось. И не фальсифицируйте историю.

* * *

 ...Моя самая-самая первая пишущая машинка была точно такая же, как та, что на картинке, которую я поставил в качестве иллюстрации - я нашёл её в том же 1982 году на свалке мебельной фабрики "Байкал". На эту свалку иркутские мебельщики выбрасывали обрезки древесины, опилки и прочие производственные отходы - а потом сжигали их. Ну, а мы туда регулярно наведывались за разными дощечками-фанерками, чтобы было, из чего выпиливать лобзиком и на чём выжигать картинки выжигательным приборчиком. Впрочем, посещали эту свалку не только мы, мальчишки - но и взрослые дяденьки тоже: они приезжали сюда на своих машинах и загружали в багажники и в салон обрезки досок и брусков. Время от времени, их задерживала милиция - как я сейчас понимаю, за "разворовывание социалистической собственности", выброшенной на свалку. А как иначе-то? Пусть лучше всё это сгорит или сгниёт - но зато, все эти отходы останутся в госсобственности. А в посёлке Горьковском, что поблизости от этой свалки древесины, кажется, все дачные домики из этих отходов и построены...

 Ладно, я не о древесине, а о пишущей машинке. Как уж оказался на этой свалке совершенно антикварный "Ундервудъ", я не знаю - но нашёл я его именно там. Нашёл - и решил тащить домой, чего бы мне это ни стоило. Машинка была тяжеленная - килограммов семь-восемь в ней уж точно было, если не больше. А мои друзья, с которыми я приехал расхищать социалистическое имущество, ржали надо мной. Ничего - хорошо смеётся тот, кто смеётся последним: нас заметил какой-то взрослый расхититель древесины, под завязку набивший салон своих "жигулей" бруском и обрезной доской. Видя, как я корячусь с "Ундервудом", дядька полюбопытствовал, нафига мне, извините, этот металлолом сдался?

 - А Ромка у нас писателем решил заделаться! - ответили за меня мои друзья-приятели.

 - Писателем? - переспросил дядька, - а далеко ли тебе ехать, писатель? Могу, если что, подвезти - но только тебя одного, с "Ундервудом" - для остальных места в машине нет...

 Он довёз меня до дома - добрая душа! - и даже занёс мою находку на наш третий этаж. Прощаясь, произнёс: - Ну, удачи тебе, писатель! С такой-то машинкой она тебе особенно потребуется!...

 О том, чтобы починить "Ундервудъ", заставить его работать, не могло быть и речи: машинка была убита навсегда. Мало того, что у неё была безвозвратно утеряна каретка, так ещё и корзина представляла из себя единый, намертво сросшийся ком насквозь проржавевших литер. Зато, все кнопочки, хоть и бездействующие, сохранились полностью - и "ять" там была, и "фита", и Ъ", и "i", и прочие буквицы.

 Я очень надеялся починить эту писачую машинку, но - не судьба. На память о ней у меня остался передний щиток с корзины, на еотором красуется надпись: "УНДЕРВУДЪ. Герляхъ, соб. маг-нъ въ С-Пб и Москве. Адресъ собственной конторы т-ва: Варшава, ул. *х*х*х*х* (там просто всё отбито было и поцарапано. - Р. Д.) д. 10".