Исчезающая лестница

— Стало быть, доброе дело на сегодня я уже сделал. Да, Джордж, приношу извинения, но окажите любезность: не курите на яхте. Огонь и суда плохо согласуются друг с другом.

Джордж Марш кивнул и заткнул сигарету за ухо.

— Я собираюсь бросить здесь якорь. Посидим немного. Мне нравится добираться сюда по заливу Маквам.

Альберт Эллингэм спокойно намотал на руку с катушки канат и опустил якорь в воду.

— Знаете, — сказал он, не отрываясь от дела, — когда преступники наткнулись на Дотти Эпштейн, она читала про Шерлока Холмса. Девочка так часто уходила с головой в книги. Это моя вина. Я сосредоточился на Айрис, на Элис… А малышку Дотти Эпштейн из Нижнего Ист-Сайда вышвырнули, как мусор, бесформенной кучей. Это несправедливо, она заслуживала лучшей участи.

— Бедный ребенок, — сказал Джордж Марш и покачал головой.

— Долорес Эпштейн, — продолжал Альберт Эллингэм, — Дотти — вот кого я не заметил. Исключительная девочка, поистине исключительная. Я не говорил вам, что она стала первой студенткой, выбранной мной для школы?

Джордж Марш покачал головой.

— Нет? — сказал Альберт Эллингэм. — Да, я думаю, это так и не стало достоянием гласности. Об этой девочке с авеню «А», читавшей на греческом и трижды заглядывавшей в зал редких книг публичной библиотеки, я узнал от руководителей заведения. Они сказали, что она проблемная, но в хорошем смысле этого слова. Проблемная в хорошем смысле слова. Вы понимаете меня, что я имею в виду, Джордж?

— Понимаю, — ответил Джордж Марш, — если позволите мне высказать свое мнение, вы тоже — человек в некоторой степени проблемный в хорошем смысле этого слова.

— Позволю, конечно же. Я ценю вашу искренность. Я поехал к ней в школу, поговорил с директрисой. Могу сказать, что, с одной стороны, та была в восторге избавиться от девочки, но с другой — очень опечалена. Такие студенты на дороге не валяются. Я помню радость, которая была у нее на лице, когда она только приехала в академию, переступила порог моей библиотеки и узнала, что может взять любую книгу, какую только захочет… Джордж, я богатый человек. У меня много чего есть. Но я скажу вам одну вещь: лучшие мои вложения — это вложения в книги Дотти Эпштейн. Я питал ум человека. Она была потрясающим ребенком.

— То, что с ней случилось, просто ужасно, — сказал Джордж Марш и с важным видом кивнул.

— Хуже, чем ужасно, намного хуже. В тот день мы столько потеряли. Ее ум. А знаете, когда злодеи наткнулись на нее в обсерватории, она читала томик «Приключений Шерлока Холмса». В тот роковой момент она читала именно эту книгу. Как странно…

Альберт Эллингэм помолчал и туже намотал на пальцы канат. Яхта тихонько повернулась, остановилась и покачнулась.

— Знаете, — сказал через миг Альберт Эллингэм, — я увидел, что в своей книге она подчеркнула фразу, ставшую знаменитой: «Я думаю, — сказал Шерлок, — что изначально человеческий мозг напоминает собой пустой чердак, и его можно обставить любой мебелью, какой только захочешь». Я задумался об этом предложении, которое она выделила. Совсем не аккуратно — буквально процарапала карандашом резкую, неровную линию. Никаких других пометок в книге нет. Но кто думает о предложении, которое подчеркнула в книге какая-то студентка? А все мои мысли полностью занимали Айрис и Элис. Я, как и Ватсон, смотрел, но заметить ничего не смог. Однако что-то такое в моей голове, должно быть, все же осело. Вам известно, как мозг работает над проблемой? Он тикает, словно часы, где-то на заднем плане. И помеченная девочкой строка никак не давала мне покоя.

Яхта немного повернулась носом к заходящему солнцу, и Альберт Эллингэм слегка прищурился.

— Я пошел в библиотеку и просмотрел все книги, которые брала Дотти Эпштейн. Но ни в одной из них, Джордж, не нашел никаких пометок. В этом мы убедились вместе с библиотекаршей. Она за этим следит, и что-то подобное мимо таких, как она, никогда не проходит. Подчеркнуть предложение, конечно же, мог и другой студент, однако Дотти настолько любила эту книгу, что, кроме нее, ее попросту больше никто не брал. Она постоянно была у нее. Думаю, многие другие студенты привыкли, что у них есть собственные книги, и пользовались библиотекой не как Дотти. Я пошел еще дальше и посмотрел полицейский отчет о том, что было найдено в обсерватории и подвале. На полу ликерной комнаты обнаружили карандаш — он откатился к стене. Банальная вещь — карандаш, принадлежащий кому-то из студентов. Синий, с надписью «Эллингэмская академия» на боку. Таким образом, логично прийти к выводу, что пометку оставила Дотти, причем в тот самый день и именно в обсерватории. Но почему?

— Возможно, случайно, — ответил Джордж Марш, — может, она испугалась, может, ее кто-то схватил, и она непреднамеренно провела на странице линию…

— Нет. Я, конечно, понимаю, что наводит вас на такую мысль, но все же нет. Непреднамеренная пометка не была бы настолько точной. Это предложение она подчеркнула неслучайно. Мне кажется, что Дотти Эпштейн хотела таким образом что-то сообщить, надеясь, что я пойму. Она на меня рассчитывала, а я ее подвел.