Исчезающая лестница

— Мы играли в игру, — сказала Фрэнсис, — как в том стишке. Король был ловкач, балагур и шутник. Хотел он игрой управлять. И жил на холме, там замок воздвиг, чтоб в замке прекрасном играть. И сделали Фрэнки и Эдвард свой ход. Теперь все совсем по-другому пойдет.

— Но ведь вы написали эти слова до того, как уйти из школы, — сказала она, — еще до того, как все пошло не так. И даже понятия не имели о том, как вскоре все обернется. У вас на уме было что-то другое.

Фрэнсис спокойно улыбнулась.

— Ага, значит, вы все же знали, — продолжала девушка, — хотя и не были ни в чем виноваты. Нет. Вы не могли быть тем, кто «всегда на лестнице, но не на ступени». Вы убрали лестницу — вот о чем он говорил. Убери лестницу, и ты…

На стуле рядом с Фрэнсис материализовалась фигура Джорджа Марша, в костюме в тонкую полоску и мягкой фетровой шляпе на голове. Он был широкоплечий мужчина, крепкого телосложения, с квадратной челюстью. Джордж сложил на груди руки и неподвижно уставился на Стиви, будто бросая ей вызов.

— У тебя ничего нет, — сказал он. — Я работаю в ФБР и знаю, когда у человека по делу нет ровным счетом ничего.

— Неправда, — сказала она ему. — Вы совершили ошибку. Вас увидел человек, обожающий тайны.

В их кругу появилась еще одна призрачная фигурка — девочка с кудрявыми волосами и беззубым ртом. В простом коричневом шерстяном платьице и немного кривоватых очках. Прижав к груди книгу, она долго смотрела на Джорджа Марша, затем повернулась к Стиви и кивнула. Та кивнула ей в ответ.

Темные силуэты деревьев, опоры купола беседки и статуи — все они стояли свидетелями.

— Понятно, — сказала она Маршу.

У нее зазвонил телефон. Круг призраков растворился в ночи, и Стиви осталась среди цветочных лепестков одна.

— Тебя ждать? — спросил Нейт. — Чем ты занимаешься?

— Ты не поверишь.

— Скажи — может, поверю.

— Я распутала дело.

Пауза.

— Ты где?

— В беседке.

— Я сейчас приду, — сказал Нейт.

Стиви отняла от уха телефон, опустила и вновь проверила сообщения. Хантер так и не прочел того, что она ему отправила. Чем, черт возьми, была так занята Фентон? Как не вовремя… Там ребенок. Там ребенок! Да, пьяные несут всякую чушь, но ее слова звучали слишком уж необычно и настойчиво.

Вдруг у нее в голове что-то щелкнуло.

Да, многие порой не отвечают на звонки. Порой говорят странные вещи. Но ее слова не стыковались между собой. Стиви посмотрела на цемент у себя под ногами. Под подошвами хрустели останки импровизированного мемориала Хейзу. Все это время Элли была под ними. Они ходили над ней. Она слышала их? Слышала друзей, расхаживавших сверху, когда ей не хватало воздуха, когда она дрожала, страшно хотела есть и пить? Ее страх, по-видимому, был непомерен, превосходил все, с чем сталкивалась Стиви. Там, в темноте, Элли понимала, что умирает? Она подружилась с этой тьмой, с тем, кто пришел в этом мраке за ней? С коварным другом, прятавшимся среди теней, который явился забрать ее боль и страх…

Почему так молчит телефон?

Он сказал звонить. В любое время. Стиви несколько раз сжала и разжала кулаки и набрала номер. Ларри ответил уже после второго звонка. Девушка услышала, что где-то рядом с ним работает телевизор и лает собака.

— Что случилось? — спросил он.

— Я не знаю, — ответила она.

— Ну хорошо. Давай выкладывай.

— Я знаю, кто похитил Элис и Айрис, — сказала она, — и знаю, кто убил Дотти.

— Что?

— Но дело не в этом, — продолжала Стиви.

У нее участилось дыхание.

— Проблема не в этом. Я… наверное, волнуюсь. За доктора, с которой работаю в Берлингтоне. Сама не знаю, почему. С ней что-то случилось, нутром чувствую.

— Давай ее адрес, — сказал Ларри.

30 октября 1938 года, 6 часов вечера

Какое-то время на яхте царила тишина. Джордж Марш и Альберт Эллингэм сидели и смотрели друг на друга, небо окрасилось в оранжевые и красно-вулканические тона. Загорался потрясающий осенний вермонтский закат.

— Скоро стемнеет, — сказал Альберт Эллингэм, нарушив молчание, — как же здесь по вечерам тихо.

О борт ласково плескалась вода.

— Альберт…

— Нет-нет, — перебил его Эллингэм, — слишком поздно, Джордж. Носить в себе тайны — это изматывает. Я убедился в этом на собственном опыте. Поначалу бремя кажется сносным, но время идет, и его тяжесть растет. Оно давит на тебя. Теперь настал час это бремя облегчить.

— Альберт…

— Видите ли, — продолжал Альберт Эллингэм, игнорируя его, — в Дотти Эпштейн я нашел как раз ту девочку, что нужно. Таких, как она, одна на миллион. Не уверен, что кто-то другой мог дать мне ответ. Я лишь жалею, Дотти, что мне понадобилось столько времени. Я слишком долго медлил. Я тебя подвел. Но все же, пусть с опозданием, добрался до сути.

Эти слова он адресовал заходящему солнцу.