Читаем Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии полностью

Именно в этой зоне располагается то, что Жижек, позаимствовав соответствующее понятие из лакановского аппарата, называет «нехваткой», вступая в спор за право определять ее существо с другими обязанными Лакану направлениями – например, с «лакановскими левыми», представившими на рубеже веков проект «радикальной демократии». Движение в ее пользу представляет собой почти идеальный пример благожелательной и паллиативной «первичной критики», что в значительной степени провоцирует и в то же время облегчает совершаемую на нее Жижеком нападку. Например, в работе «Лакан и политическое» лаканист Янис Ставракакис рекомендует в качестве средства для повышения градуса демократичности и разрешения проблемы отвергаемых меньшинств отправляться от того, что все субъекты в какой-то степени являются представителями меньшинства, будучи носителями нехватки, до поры остающейся непоименованной, но всегда готовой обернуться какой-либо уже вписанной в историю конкретной уязвимостью:

Говоря «Все мы евреи!», «Все мы живем в Чернобыле!» или «Все мы в одной лодке!», мы возносим симптом, исключенную истину социального поля, на место всеобщего – к точке нашей общей идентификации, которая до сих пор опиралась на его исключение или удаление[70].

Ответ Жижека, озвученный в предисловии ко второму изданию работы «Ибо не ведают, что творят», гласит: «Мы не играем здесь в формально-логические игры с метаязыковыми парадоксами, поскольку старая интуиция Маркса остается вполне действенной: это включение/исключение сверхдетерминировано фундаментальным социальным антагонизмом («классовой борьбой»), который именно по этой причине не может быть адекватно преобразован в форму демократического соперничества»[71].

Таким образом, «радикальной демократии» не хватает не столько демократичности (о чем беспокоился Ставракакис в связи с тем, что ему пришлось вводить не совсем удобную для классической левой теории лакановскую мысль о воображаемом характере позитивного идеала общественного блага), а напротив, радикальности. Вместо того чтобы делать по поводу «нехватки» ханжескую мину, призывая сообщество к боязливой умеренности и смирению перед лицом исторического рока, на деле уравнивающего всех им затронутых лишь иллюзорно и всегда неравномерно, необходимо еще раз параллаксировать, сместить понимание «нехватки», придав ей более подобающий классическому лакановскому описанию смысл. Утверждая, что само желание без нехватки непредставимо, Лакан в то же время со значительным пессимизмом смотрел на возможность создания «педагогики нехватки», и пессимизм этот обязан не столько фрейдовским представлениям о глухой к благим воздействиям и своенравной природе бессознательного, сколько тому, что у нехватки нет не только позитивной, но даже негативной сущности, на которую можно было бы так или иначе опереться, чтобы оттолкнуться в нужном направлении.

Нехватка, таким образом, не просто воплощается в отдельных исторических эксцессах, но в добавление к этому исторична сама, представляя собой отказ, несрабатывание не столько со стороны некой абстрактной и извечной «негативности» субъекта (к допущению которой философствующие «лакановские левые» по-младогегельянски склонны), сколько со стороны поля, неравномерно пронизанного связями различной селективности и силы, формирующими исторически характерные виды содействия, сопротивления или же преграды намерениям и начинаниям субъекта. В этом смысле жижековское возражение следует дополнить указанием на то, что, по существу, нет никакой нехватки и социально-политического антагонизма без самой структуры этого поля, в котором любое действие в опоре на более сильную связь высвобождает целый каскад связей ослабевающей силы, создающих дополнительный план ситуации по отношению как к уже имеющемуся, так и в равной степени к тому, в который субъект целит. Именно это делает чаемое «изменение положения дел», этой сверхценной для современного субъекта цели, с одной стороны, возможным, а с другой – несопоставимым и несовпадающим в своих результатах с ожиданиями этого субъекта.

Параллаксы акта и превозмогание демократии

Перейти на страницу:

Все книги серии Фигуры Философии

Эго, или Наделенный собой
Эго, или Наделенный собой

В настоящем издании представлена центральная глава из книги «Вместо себя: подход Августина» Жана-Аюка Мариона, одного из крупнейших современных французских философов. Книга «Вместо себя» с формальной точки зрения представляет собой развернутый комментарий на «Исповедь» – самый, наверное, знаменитый текст христианской традиции о том, каков путь души к Богу и к себе самой. Количество комментариев на «Исповедь» необозримо, однако текст Мариона разительным образом отличается от большинства из них. Книга, которую вы сейчас держите в руках, представляет не просто результат работы блестящего историка философии, комментатора и интерпретатора классических текстов; это еще и подражание Августину, попытка вовлечь читателя в ту же самую работу души, о которой говорится в «Исповеди». Как текст Августина говорит не о Боге, о душе, о философии, но обращен к Богу, к душе и к слушателю, к «истинному философу», то есть к тому, кто «любит Бога», так и текст Мариона – под маской историко-философской интерпретации – обращен к Богу и к читателю как к тому, кто ищет Бога и ищет радикального изменения самого себя. Но что значит «Бог» и что значит «измениться»? Можно ли изменить себя самого?

Жан-Люк Марион

Философия / Учебная и научная литература / Образование и наука
Событие. Философское путешествие по концепту
Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве.Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Славой Жижек

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука
Совершенное преступление. Заговор искусства
Совершенное преступление. Заговор искусства

«Совершенное преступление» – это возвращение к теме «Симулякров и симуляции» спустя 15 лет, когда предсказанная Бодрийяром гиперреальность воплотилась в жизнь под названием виртуальной реальности, а с разнообразными симулякрами и симуляцией столкнулся буквально каждый. Но что при этом стало с реальностью? Она исчезла. И не просто исчезла, а, как заявляет автор, ее убили. Убийство реальности – это и есть совершенное преступление. Расследованию этого убийства, его причин и следствий, посвящен этот захватывающий философский детектив, ставший самой переводимой книгой Бодрийяра.«Заговор искусства» – сборник статей и интервью, посвященный теме современного искусства, на которое Бодрийяр оказал самое непосредственное влияние. Его радикальными теориями вдохновлялись и кинематографисты, и писатели, и художники. Поэтому его разоблачительный «Заговор искусства» произвел эффект разорвавшейся бомбы среди арт-элиты. Но как Бодрийяр приходит к своим неутешительным выводам относительно современного искусства, становится ясно лишь из контекста более крупной и многоплановой его работы «Совершенное преступление». Данное издание восстанавливает этот контекст.

Жан Бодрийяр

Философия / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары