Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Ни рядовой представитель общественности, ни философы не могут напрямую отрицать благотворность начинаний, инициирующих общественные перемены в направлении смягчения нравов, расширения взглядов, повышение терпимости и осведомленности населения и т. п. Но «свежие мозги» остаются, и в ответ на них в обществе систематически возникают acting out’ы. Их существует великое множество – например, повальное увлечение диетами и изнурительным фитнесом в странах с историческим и преодолеваемым опытом осуществления колониального господства; почти агрессивное чадолюбие, овладевшее обществом в тот самый период, когда начало происходить выдвижение на авансцену проблем носителей «нетрадиционных» видов сексуальной ориентации; субъективация и одновременно усилившееся «любовное порабощение» домашних питомцев в эпоху, когда из домашнего подчинения высвобождаются женская самодостаточность и сексуальность.

Не имеет никакого смысла видеть в этих практиках, например, прямое выражение чувства исторической вины (в случае с диетами) или агрессивного переприсвоения объекта «назло» другой стороне (в случае с семейными правами меньшинств), поскольку в этих реакциях нет ничего, кроме слабого контакта, устанавливаемого притом не с реальным «историческим прошлым», «настоящими геями» или «женщинами во всем их многообразии», а с создаваемым просветительской и гуманистической инициативой невидимым из ее позиции избытком желания. Acting out, где бы он ни появлялся, создает перспективу, в которой субъекту так или иначе удается настоять на своем альтернативном мнении, хотя и посредством ответа, нередко утратившим с возможным протестом зримую связь. По этой причине подобное настаивание носит ассиметричный по отношению к его поводу характер – оно не является ни заявлением, ни нападкой, – и даже самый глубокий анализ позволяет прочесть в нем разве что тонкую издевку, как правило, хорошо замаскированную разнесенностью во времени реакции и повода.

Это снова позволяет сравнить два относящихся к разным эпохам типа слабейшей связи. Так, «парадокс мандарина» демонстрирует связь, которая, не будучи определимой, оказывается при этом однозначной и хорошо скоррелированной в своих конечных точках. По существу, загадочна лишь природа связи как таковой, а также ее источник (выраженный в фантастическом образе «кнопки», впрочем, очень скоро при этом ставшей исторической реальностью ядерных вооружений), но соответствующий ей механизм желания, напротив, совершенно прозрачен, поскольку с психоаналитической точки зрения нет ничего более естественного, чем отождествление проявленного к объекту внимания с интенсивным пожеланием его уничтожения.

Напротив, современная наиболее слабая связь по образцу acting out лишена направленности и цели, а ее источник скрыт, оставляя на поверхности лишь повод, что не мешает ей быть мощным фактором влияния на общую повестку. Хорошей иллюстрацией такого влияния являются электоральные процессы, и, в частности, неоднократно упоминаемая у Жижека парадоксальность сочетания увеличивающегося влияния и успеха прогрессивных движений и, одновременно с этим, усиливающейся склонностью масс голосовать за лидеров, готовых так или иначе попирать достижения этих движений. Называемое Жижеком «непристойной изнанкой ситуации» в данном случае состоит в том, что средний представитель электората все прекрасно понимает – он вовсе не хочет жить при диктатуре и быть лишенным каких-либо мелких, но привычных и важных для него свобод и преимуществ, и для оценки ситуации ему на самом деле не нужна зачастую навязчивая алармистская риторика лево-ориентированных сил, традиционно пугающих обывателя наступлением «нового тоталитаризма». Но приходит время подсчета голосов, и результат, даже не будучи порой катастрофически решающим, тем не менее обескураживает социологов «предсказуемой непредсказуемостью»: значительная часть снова голо сует за лидера, демонстрирующего авторитарные и консервативные наклонности.

При этом наиболее популярные объяснения причин практически всегда явно или скрыто апеллируют к эссенциалистскому аргументу «упрямой народной натуры» или же могут быть сведены к нему за несколько шагов. Тем самым они не учитывают, что наблюдаемая разница между, с одной стороны, предсказаниями и предварительными опросами и, с другой – конечным результатом выборов как раз и включает в себя тех, кто действовал в русле реакции acting out, то есть зачастую вполне просвещенных и интеллигентных субъектов, которые обозначили актом голосования не политическую, а иную позицию, более интимно связанную с усмотренным таким субъектом обозначенным желанием Другого, которому этот субъект на всякий случай тайно действует наперекор. Не имея возможности с клинической точки зрения оценить количественную значимость подобных эксцессов, тем не менее можно предположить, что в ряде изначально сомнительной вы борной перспективы даже небольшой избыток проголосовавших, созданный подобной реакцией, может иметь перевешивающее значение.