Исчезающая теория. Книга о ключевых фигурах континентальной философии

Наличие в acting out примера работы более слабой связи затушевывается тем фактом, что в нем не только до Лакана, но и в том числе после предпринятого им разбора этого явления продолжают видеть частный пример т. н. отреагирования, то есть акта, связанного причинно-следственными отношениями с событием, имевшим место в ходе анализа. В этом смысле многими исследователями, и в особенности клиницистами, acting out видится чем-то аналогичным т. н. ошибочным действиям или подаваемым аналитику сигналам сопротивления – таким, например, как задержка оплаты или опоздание на аналитическую сессию.

Примечательно, что и сам Лакан, по всей видимости, колебался в этом вопросе – даже различив acting out и отреагирование и отведя последнему сферу действий в духе passage à l’acte, который куда более расположен к допущению за ним прямой причинности, в случае пациента с мозгами он допустил, что acting out был более-менее опосредованным, но в то же время несомненным ответом аналитику, избравшему в отношении заявлений пациента не самую удачную тактику. При этом некоторые аналитики, разбиравшие облик, который этот случай приобрел в устах Лакана, впоследствии критиковали последнего за тенденциозное представление произошедшего между Крисом (аналитиком) и его пациентом: по их словам, Крис вовсе не был наивным, неопытным психоаналитиком, который дошел бы до того, что всерьез стал бы принимать во внимание сторонние свидетельства сказанного анализантом на сессии – нет никаких доказательств, что он, даже ознакомившись с работой пациента, по итогам этого знакомства стал убеждать последнего в сугубой оригинальности его творений. Речь, по всей видимости, шла о стандартном аналитическом вмешательстве по типу конфронтации, не преследующем цели переубеждения анализанта и обозначающем лишь предположительное наличие амбивалентного момента в его позиции целом. В то же время именно это делает предъявленный анализантом акт наиболее чистым, лишенным того активного возмущения, которое за его поступком можно было бы допустить и которое требовало бы непосредственно ответить аналитику на проявленное им недоверие к страданию пациента. Анализант не сообщает тем самым аналитику, что он заказал блюдо из мозгов в ответ на назойливую и благожелательную глупость последнего, уверяющего, что у анализанта собственных свежих мозгов вполне хватает, а лишь – впервые в своем анализе – уведомил, что подобное поедание он практикует. Связь наличествует здесь не между вмешательством аналитика и поступком анализанта, а лишь между этим вмешательством и оповещением анализанта о своем поступке. Тем самым acting out здесь налицо, но продиктован он не самим по себе бессмысленным действием аналитика, а всем научным окружением пациента, имевшего на него, как из данных анализа следует, огромное влияние, вынуждавшее его колебаться и прокрастинировать там, где это влияние по идее должно было вызвать к жизни проявление его творческих научных способностей.

При этом поедание мозгов не является метафорой, символически восполняющей обнаруживаемую субъектом в себе нехватку; не является оно и магическим действием наподобие тех, которые предпринимали представители традиционных племен, черпая в поедаемом органе тотемного животного недостающие субстраты могущества и силы. Единственное сообщение, которое привычкой поедать мозги доносится, заключается в том, что, с бессознательной точки зрения анализанта, в его научном окружении так поступают все – необязательно присваивая себе достижения коллег, представители этого окружения так или иначе выстраивают возле потребности в свежих мозгах всю свою жизнь, помещая их в центр. Поедают они их или изблевывают в виде своих оригинальных работ в конце концов не имеет ни малейшего значения – в любом случае циркуляция мозгов никогда не прекращается. Претензия к подобному положению дел и возможная горечь анализанта по этому поводу выражаются в той единственной, крайне слабой версии протеста, на которую он вообще оказался способен.

Это напоминает о случае, имевшем место в 90-е годы прошлого века на философском факультете одного петербургского университета – в самом разгаре настигшего посткоммунистические страны периода «микропросвещения», в ходе которого однообразная коммунистическая повестка вдруг сменилась фейерверком самых неожиданных интересов. В ходе обычного кафедрального перекура преподаватель-ассистент сообщил своим собеседникам о случайно прочитанном в газете биологическом факте, согласно которому организм свиньи из всех прочих животных максимально близок по своим генетическим характеристикам человеческому вплоть до возможности трансплантации органов. «Теперь, – сказал молодой философ, – я буду есть жареную свинину с особенным удовольствием».