Исчезающая ведьма

— Рановато они появились. Дождь должен был их прогнать. Коль молодец, что поймал.

— Не поощряй его, — отрезала Нони. — Не нравится мне, как он возится у реки, когда вода на подъёме. Если свалится в воду, как тот малыш и его сестра годом раньше... Никогда не забуду лицо их бедной матери. Она наполовину тронулась умом. Я ещё вижу её иногда, она бродит по берегу в поисках тел своих детей. Никому не удалось её убедить, что всё напрасно. — Она перекрестилась, чтобы отвести зло от собственных детей. — А кроме того, если бейлиф его поймает...

— Парень знает, что надо быть осторожным, и ему нужно учиться. Если дела пойдут так же скверно, то в этом году пригодится вся рыба, что мы сумеем выловить.

Рози обменялась тревожным взглядом с матерью.

— Это случится...

— Лошади! — Ханкин соскочил со стула, но отец схватил его и вернул на место.

Гюнтер поспешно укрепил дверь засовом — толстой деревянной доской. Все замерли, прислушиваясь. Конские подковы стучали по узкой, вымощенной камнем тропе, но всадники двигались медленно и крайне осторожно, потому что ночь выдалась тёмной.

Гюнтер глянул на Нони и по лицу заметил, как она напряглась. Кого угораздило ездить верхом так поздно? Никто из соседей не держал лошадей, а если это торговцы или монахи, то они предпочли бы ехать по дороге, окажись дело настолько срочным, что пришлось скакать ночью.

И вот лошади приблизились к двери, так близко, что можно расслышать скрип кожаных сёдел. Гюнтер подумал, что они проедут мимо, он молился, чтобы так и случилось. Но затем услышал рокот мужских голосов и фырканье лошадей, всадники шумно спешились. Двое... может быть, трое.

Гюнтер потянулся к своей палке и поймал встревоженные взгляды жены и дочери.

— Может, это разбойники, — прошептала Нони. — Те самые, что забили Тома до смерти. Ради бога, Гюнтер, не впускай их.

— Любой зажиточный человек, что может позволить себе лошадь, побрезговал бы обобрать такую убогую хибару, как наша, — сказал Гюнтер, крепче сжимая палку.

Хотя они и ждали этого, но громкий стук в дверь заставил всех вздрогнуть.

— Именем короля, откройте.

— Кто там? — В голосе Гюнтера сквозил страх.

— Королевский пристав. Со мной королевская стража. Тебя арестуют, если не откроешь.

Гюнтер повернулся на деревянной ноге. Выпустив палку, он подошёл к стене и открыл низенькую дверцу в тонкой перегородке, отделяющей комнату от козьего хлева. Отчаянно жестикулируя, Гюнтер поманил туда дочь.

— Сюда, — прошептал он. — Сиди в хлеву и жди, пока не поймёшь, что все вошли в дом, затем пригнись и дуй на болото со всех ног. Спрячься там, пока не услышишь от меня крик чибиса. Поняла?

Рози, испуганная и сбитая с толку, на этот раз не стала спорить, а послушно скользнула в низкий дверной проём. Нони подтолкнула Ханкина к открытой дверце и подхватила спящего Коля, но Гюнтер остановил её.

— Парни должны остаться.

Он закрыл за Рози дверцу, а чтобы её не было заметно, передвинул на то место бочку. Нони воззрилась на него, очевидно, испуганная и встревоженная, как и Рози. Гюнтер подумал, она вот-вот начнёт спорить, но прежде чем она успела что-то возразить, стук в дверь повторился.

— Хочешь, чтобы мы разнесли дверь?

Словно в доказательство того, что они вполне способны на это, кто-то заколотил в дверь рукоятью меча с такой силой, что дверь задрожала.

Гюнтер с усилием поднял засов из скоб мокрыми от пота руками. Он едва успел поставить доску в сторону, прежде чем дверь распахнулась и в крохотный домик ввалился тучный человек вместе с двумя громилами. Один из них пинком захлопнул дверь.

Гюнтеру не стоило и сомневаться, что они те, за кого себя выдают. Два вооружённых стража в камзолах королевских цветов, надетых поверх усиленных толстой кожей стёганых курток-гамбезонов{29}, способных защитить от удара кинжала. Мечи в ножнах, висящие на поясе, явно предназначались для боя, а не для украшения, а покрытые шрамами лица солдат говорили о том, что их владельцы не понаслышке знают, как применять клинки по назначению.

Третий не был солдатом, хотя тоже носил меч, но с богато украшенной рукоятью. Одежда была прекрасного кроя, и Гюнтер мог поклясться, что сапоги толстяка стоят больше годового заработка любого лодочника. Глядя на его немалое брюхо, становилось ясно — вместо того, чтобы пачкать собственный клинок, этот тип предпочитал, чтобы за него дрались другие.

Он пошарил в своей суме и вытащил свиток пергамента, озираясь, куда бы его положить. Потом сдвинул на край крохотного стола деревянные тарелки с недоеденной похлёбкой, сморщив нос от отвращения.

— Женщина, бога ради, убери это. Вонь такая, что молоко скиснет. Что ты тут готовила, свиные помои?

Он принялся разворачивать пергамент, водя коротким пухлым пальцем вниз по строкам.

Вспыхнув от унижения, Нони мягко отодвинула Ханкина в сторону и поспешно собрала тарелки. Она замерла с тарелками в руках, не в силах решить, куда их поставить.

— Я их вынесу.

Но когда она попыталась прошмыгнуть мимо пристава, тот выставил руку и преградил ей путь.