Исчезающая земля

Тропинка вывела ее на поляну. На сцену поднялись взрослые, разбились по парам, позади них музыканты стучали в бубны. Марина разглядела Еву и Петю. Он топал в такт, а она качала головой. Из динамиков звучала фонограмма национальной песни, поверх которой записали крики чаек. Марина зашла за сцену. Алла Иннокентьевна обратилась к зрителям:

— Разве наши танцоры не молодцы? Давайте их поприветствуем! — По другую сторону баннера раздались крики. — Долго ли они продержатся?

Вопрос ведущей остался без ответа.

Марина подошла к палатке с едой. Повариха посмотрела на нее, ожидая, когда гостья сделает заказ. Марина спросила:

— Что у вас есть?

— Суп.

— И только? Уха?

— Есть уха, есть суп с оленьей кровью, — ответила повариха.

Марина достала деньги из кармана, протянула поварихе сторублевую купюру и попросила порцию супа с оленьей кровью.

Держа горячую пластиковую тарелку двумя руками, Марина прокладывала себе путь к свободному от людей пятачку, плечами расталкивая зрителей. Вечер пах дымом, крепким алкоголем и пригоревшим мясом. В тарелке прозрачный светло-коричневый бульон, а на дне бесчисленные шарики более темного цвета, как горстка камней в озере. Марина ела и смотрела на танцующих. Увидев ее со сцены, Ева помахала двумя руками, Марина ответила, подняв ложку.

Когда супа оставалось на донышке, она поднесла тарелку к губам и выпила, проглотив кусочки зеленого лука. Опустила тарелку. Перед ней возник тот самый репортер.

— Марина Александровна?

Тело сразу же сжалось.

— Да.

— Ваша подруга рассказала нам о вашей беде. — Позади него фотограф, которому, кажется, едва исполнилось двадцать, крепко держал камеру. — Примите наши соболезнования.

— Какая подруга? — Наверняка это Алла Иннокентьевна натравила на нее журналиста. Мало того, что сама организаторша хочет от нее подробностей, так еще и односельчан подговорила, чтобы те наживались на ее трагедии.

Однако журналист ответил:

— Ваша подруга, вон та, — и указал на сцену.

— Ах вот оно что, — вздохнула Марина. Значит, Ева.

— Она нам все рассказала. Я редактор «Новой жизни», это газета в Эссо. Нас читает четыреста пятьдесят человек; мы могли бы опубликовать заметку, бросить клич в нашем селе. Нет ли у вас фотографии дочерей?

У Марины собственный пульс отдавался в ушах. Кровь кипела в животе. Опять и опять — сколько можно ее мучить? Люди ведут себя так, будто от их помощи что-то изменится.

— В телефоне, он в палатке. — Она поставила тарелку вместе с ложкой на землю и сунула руки в карманы. Пальцами нащупала экран. — Нет, он здесь. — Если двигаться медленно, то ей хватит кислорода, что остался в легких.

Репортер попросил:

— Скажите своими словами, я запишу на диктофон. Можно вас сфотографировать? — Марина достала телефон. — Отлично! — Парень дал знак фотографу, тот посмотрел в видоискатель.

Возле Марининых губ появился диктофон. Вокруг гремела музыка.

— Мы готовы, — сообщил репортер.

Марина поднесла телефон к воротнику куртки. Металл и стекло корпуса коснулись ключицы, она опустила его, посмотрела в черный объектив фотокамеры, открыла рот, думала, что задохнется, но вместо этого сказала:

— Прошу вас, помогите найти моих дочерей, Алену и Софию Голосовских. Они пропали в августе прошлого года, в последний раз их видели в центре Петропавловска-Камчатского. Алене двенадцать лет. На ней была желтая майка с полосками на груди и голубые джинсы. Соне восемь. Она была одета в фиолетовую футболку и брюки цвета хаки. Их похитил крупный мужчина на большой новой машине черного или темно-синего цвета. Если вам что-то известно, позвоните генерал-майору Кулику Евгению Павловичу по номеру 227-48-06 или свяжитесь с местным отделением полиции.

Марина давно запомнила описание дочерей и номер телефона. Она отражалась в объективе, будто на дне колодца.

— Покажите, пожалуйста, фотографию.

Она разблокировала телефон, нашла снимок и показала школьный портрет старшей дочери.

— Это Алена. — Сработал затвор. Марина перелистнула. — София. — Девочки улыбались с экрана. — За информацию дают вознаграждение. Если вам что-то известно, позвоните в полицию.

Камера все еще была направлена на Марину. Сработал затвор. Репортер спросил:

— Хотите ли вы что-то передать дочерям? — Он говорил разборчиво, чтобы потом было проще расшифровать аудио. Корреспондент делал ей одолжение. Такой обмен. Он ей — колонку в газете, она ему — свою жизнь. — Что бы вы им сказали?

— Что люблю их, — ответила Марина. К горлу подступил ком. В груди опять появилась знакомая тяжесть. — Что уже отчаялась. Что люблю их больше всех на свете.

— Спасибо, достаточно, — остановил ее корреспондент. — Ужасная трагедия. Мы будем рады помочь.

Марина отвернулась и вдохнула через нос. Глубоко вдохнуть не получалось, облегчение не наступало.

Фотограф переспросил:

— Крупный мужчина на черной машине? — Она кивнула. Только так можно дышать носом. Фотограф продолжал: — На «тойоте»?

— Просто на большой машине, — ответил репортер. — Черной или темно-синей. Верно, Марина Александровна?

Фотограф смотрел на нее в упор. Вот как люди меняются, как только узнают о ее беде. Их распирает от любопытства.