Исчезновение

– Ты хочешь сказать, что из-за этого ты стала избегать меня? И поэтому я почти не видел тебя, а ты почти не разговаривала со мной в течение двадцати лет? Именно поэтому ты вышла замуж за этого чертова Джо Пэрри?

– Отчасти да, – ответила Френсис.

Она не могла заставить себя посмотреть на него. Френсис снова чувствовала себя ребенком, таким же глупым, но с тяжким грузом взрослых ошибок и сожалений.

– Френсис… Когда я сказал тебе пару дней назад, что девушка, на которой я хотел жениться, не вышла бы за меня замуж… я имел в виду тебя. Я всегда… всегда любил тебя, дурочка.

– Я тоже тебя любила, – осторожно произнесла Френсис, и ее грудь сдавило от счастья и невыносимой грусти.

Оуэн закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Прости, что не сказала тебе раньше. – Но ты женился, у вас родились дети и…

– Господи, Френсис…

Он покачал головой, все еще не открывая глаз, потом притянул ее к себе.

Когда Френсис проснулась во второй раз, ее охватила легкая паника. Она вспомнила, что должна быть на работе, но мгновение спустя поняла, что никуда не пойдет, чего бы ей это ни стоило. Они лежали, прижавшись друг к другу. Рука Оуэна покоилась на ее бедре, и она чувствовала его дыхание между лопатками. Она чувствовала себя дома. Она не позволяла себе думать, что находится в постели Мэгги, в спальне Мэгги, в объятиях ее мужа. Мэгги казалась ненастоящей, как и ее притязания на Оуэна. И уж тем более были ненастоящими притязания Джо на Френсис. Ее сердце принадлежало Оуэну Хьюзу с самого детства, а без него не имело никакого значения, с кем ей быть.

– Неужели все это правда? – тихо произнесла Френсис, не зная, проснулся ли он и слышит ли ее.

Его дыхание было ровным и спокойным.

– Это… это очень далеко от реальной жизни… Я находилась рядом с одним человеком, когда он погиб. Это случилось ночью во время второй бомбежки. Я искала Дэви, когда она началась. Он был солдатом – их было трое, и они приютили меня в часовне Магдалины. Он был… в него попала шрапнель, и он сразу же умер. Слава богу, я ничего не видела, потому что вокруг была кромешная тьма, но я почувствовала запах его крови. Никто ничего не мог сделать, чтобы спасти его. Вот только что он был среди нас, живой, а потом его не стало. Все так просто.

Она замолчала.

– Это было… ужасно. Есть ли во всем этом смысл, когда такое может с нами случиться? Когда мы вот так можем просто перестать существовать?

– Ну, все же что-то имеет смысл, – отозвался Оуэн.

Френсис переплела свои пальцы с его пальцами и крепче прижалась к нему.

– Ты никогда не думал о том, чтобы уехать из Бата? – спросила она. – Я думала. Я и сейчас об этом думаю. Я осталась здесь, потому что… Я осталась здесь из-за тебя. И еще из-за Вин. Я знала, что она где-то тут, и хотела найти ее… Я о чем-то забыла… Я должна была рассказать, но я забыла… Море… Мне бы хотелось жить на берегу моря. Где нет унылых улиц, нет угольного дыма, из-за которого першит в горле, где не нужно видеть одни и те же лица каждый день и делать одно и то же снова и снова, пытаясь свести концы с концами и чувствуя, что все это… все это бессмысленно.

– Мы могли бы жить в рыбацком домике на вершине утеса, – сказал Оуэн, и Френсис почувствовала, как он улыбнулся, прижавшись щекой к ее плечу.

– Как в каком-нибудь старом романе.

– Ну, если хочешь…

– Я ощутила вкус такой жизни в «Топкомбе». Свежий воздух и простор. И вокруг никого, никаких толп.

– С трудом могу себе это представить. Но я согласился бы жить где угодно, если бы ты была рядом, – сказал он.

Френсис улыбнулась, но что-то больно кольнуло ее в сердце. Она глубоко вздохнула и с трудом выдавила из себя:

– Я знаю, что ты не можешь бросить Мэгги. Я понимаю, что твои брачные обязательства значат для тебя больше, чем мои, и я также знаю, как сильно ты любишь своих детей. Но пусть сегодняшнее утро будет нашим. Давай притворимся… Давай притворимся, что ничего этого нет.

– Френсис, я… – В голосе Оуэна звучало отчаяние.

– Все в порядке, – сказала она, сдерживая слезы, и крепко сжала его руку. – Я все равно буду любить тебя.

– Я тоже буду тебя любить, – произнес он с такой безнадежностью в голосе, что Френсис разрыдалась.

Когда слезы высохли, она все еще лежала в объятиях Оуэна, охваченная страстным желанием освободиться от всего, что составляло ее жизнь, – от своей работы на вокзале, от неудавшегося брака, от своей детской спальни в коттеджах Магдалины, освободиться от прогулок по тем же улицам, по которым она всегда ходила, от вещей, которые всегда видела. И самое главное, освободиться от самой себя. От мучительного чувства вины и стыда за то, что она стала предательницей, за то, что обманула себя и других, лишив их возможности быть счастливыми.