Исчезновение

Спор стих, как умолкнувший свисток снятого с огня чайника с закипевшей водой,  сидели молча, лакомились малиной и крыжовником, Кира Васильевна обнесла всех кусками бисквитного торта, разлила по чашкам пахнущую бергамотом заварку, залила кипятком из самовара.  Жук  что-то произнес вполголоса, обращаясь к Альбине, Яков Петрович уловил знакомое заковыристое, сразу не выговоришь, словцо, оброненное пару раз Атеистовичем, ругавшим в беседе с Двойником какого-то писаку,  который этим самым словцом объяснял невзгоды российской жизни. Попросил тогда куратора объяснить, что означает, тот объяснил, Двойник ничего не понял, переспрашивать постеснялся. Альбина, как эхо, повторила за Михаилом и в ответ на просьбу отца попробовала растолковать, нацеливаясь красивыми миндалевидными, как у бенгальской кошки, глазами поочередно на отца, брата и мать – им адресовались ее откровения.

Из объяснений, изредка уточняемых хирургом,  вытекало следующее:

не только телепомоями объясняется затмение в мозгах народа, растущая  злоба, агрессивность, отказ от признания реальности, да и сами помои не просто так льются на головы – они должны соответствовать устремлениям народа, чаще всего бессознательным. И тут Альбина упомянула Ницше (Яков Петрович знал это имя, вроде бы идеолог фашизма, у него немцы много чего понабрались, и вслух сейчас об этом – оказывается, пояснил Жук, не совсем так, вернее, совсем не так – великий философ и вовсе никакой не идеолог), он размышляет о ресентименте, попросту говоря, о том, что свойственно рабам, которые ничего изменить в себе и в мире не могут, поскольку рабы, а коль так, в своем воображении они не принимают реальность, восстают против нее, так им спокойнее, уютнее внутри себя. Ресентимент в России  – отказ от реальности, удел беспомощных, испуганных, потерянных  людей, причем свойственно это не только низам, но и верхам, самым-самым, включая ВВ, да, папа, не удивляйся.  Тот, чьим Двойником ты являешься, страдает от непризнания его равным игроком на мировой арене, а чтобы его признали, становится злобным и агрессивным, точнее, уже давно стал.  Ресентимент – авантюра в Украине, а для многих благородная война против бандерофашистов; изоляция страны –утверждение в ранге великой державы;  упадок экономики, бедность и нищета – залог высокой духовности, потерянной Западом.  Ложь становится правдой,  вернее, люди принимают одно за другое, реальные факты утрачивают смысл, между ложью и реальностью стираются все различия.  То и дело мы слышим – везде вранье, мы ничему не верим, а на самом деле верят во всякую чушь.  И даже нормальные люди  теряют разум и начинают отрицать реальность…

Владик попер на сестру – как ты можешь считать народ наш рабским,

глупым и ничтожным, не способным черное от белого отличить? – во-первых, я такого не говорила, а, во-вторых, ответь: почему его так легко оболванили? – а немцев почему так легко Гитлер превратил в нелюдей, а ведь нация культурная, передовая, Бетховен там, Гете и прочие;  заспорили жарко, с взаимными обвинениями, Михаил пытался успокоить, урезонить – куда там, разбушевались не на шутку. Кира Васильевна  демонстративно ушла в спальню, Яков Петрович не рад был, что спросил про этот проклятый ре…сен…тимент, черт, как ругательство звучит, еле произнесешь…

– Все от бессилия, от комплекса неполноценности, зависти, ничего не могут в своей судьбе изменить, вот и делают из Запада демона, который мечтает  нас завоевать… Да нужны мы ему, как зайцу триппер! – истерила Альбина.

– Помрачение в умах, род тяжелой, но излечимой болезни, –  выпекал фразы Жук. –  Увидите: пройдет несколько лет, и люди очнутся, как после горячечного бреда, спохватятся, устыдятся сами себя: неужели мы так думали и такую околесицу несли…

– А кончится тогда, когда со жратвой начнутся настоящие проблемы. Тогда дурь быстро выветрится, –  неожиданно выступил в унисон Владик.

– Нет, братик, не кончится, не выветрится, народ боится будущего без ВВ, ему через зомбоящик внушают – в окружении вождя кровожадные твари, только и ждущие, как бы его место занять.., – и уже другу:  – Мишенька, твоими бы устами… Он уже не в силах массовое безумие остановить, истерию ненависти, даже если бы и хотел, – резьба сорвана, понимаешь?