– Нет, никаких таких тонкостей. Разве вы не видите – Ричарду не было нужды действовать скрытно, в то время как у Генриха все зависело от того, чтобы кончина мальчиков оставалась тайной за семью печатями. Никто так и не смог придумать объяснение тому тайному способу убийства, к которому Ричард якобы прибег. Для него действовать подобным образом было бы безумием. Он не мог надеяться сохранить содеянное в тайне. Раньше или позже ему пришлось бы отчитываться за то, почему мальчиков не оказалось в Тауэре. А ведь он, конечно, рассчитывал на долгое царствование. Никто так и не объяснил, зачем ему было избирать такой сложный и опасный путь. Ведь он мог действовать куда проще: удушить мальчиков и выставить их напоказ всему Лондону, который рыдал бы над телами двух юных принцев, безвременно скончавшихся от лихорадки. Так бы он все и проделал – если бы потребовалось. Ведь для Ричарда смысл убийства мальчиков мог заключаться единственно в том, чтобы предотвратить возможные мятежи в их пользу. Поэтому, если бы он собирался как-то выгадать от их убийства, самый факт смерти следовало придать огласке возможно скорее. А теперь посмотрим на Генриха. Генрих должен был отыскать способ убрать мальчиков с дороги, а самому при этом остаться в тени. И он должен был скрыть, когда и как они умерли. Судьба Генриха целиком и полностью зависела от того, чтобы никто точно не знал, что именно случилось с мальчиками.
– Так оно и было, Брент, так оно и было, – улыбаясь, проговорил Грант, глядя на раскрасневшееся от возбуждения лицо собеседника. – Вам следовало бы служить у нас в Скотленд-Ярде, мистер Кэррэдайн!
Брент рассмеялся:
– Ограничусь расследованием Тонипэнди. Бьюсь об заклад, что есть еще куча подобных случаев, о которых мы слыхом не слыхивали. Книги по истории небось кишат ими…
– Да, между прочим, не забудьте забрать своего сэра Кэтберта Олифанта. – Грант взял с тумбочки солидный фолиант. – Историков следует в принудительном порядке обязывать пройти курс психологии, прежде чем разрешать им сочинять свои труды.
– Ну, это им не поможет. Человек, который на самом деле интересуется поведением других людей, не станет тратить время на историю. Он будет писать романы, или изучать психиатрию, или сделается судьей…
– …или мошенником.
– Или мошенником. Или предсказателем будущего. Человека, который разбирается в людях, не тянет в историю… История – как игра в оловянных солдатиков.
– Ну что вы! Это уж слишком строго… Все-таки такое ученое занятие…
– Нет, я о другом, – заметил Кэррэдайн и пояснил: – Я имею в виду, что это похоже на передвижение маленьких фигурок по плоскости. Почти математика… или шахматы, если задуматься.
– Если это математика, то какого черта они пользуются закулисными сплетнями! – рявкнул Грант, внезапно разозлившись. Воспоминания о «святом» Море все еще раздражали его. На прощание он быстро перелистал толстого и уважаемого сэра Кэтберта, пока, почти в самом конце, не остановился на одной из страниц.
– Странно, – произнес Грант. – Как они все готовы признать за человеком храбрость в битве. Осталось только устное предание, но ни один из противников Ричарда не ставит под сомнение его отвагу. Наоборот, все в один голос восхваляют ее.
– Похвала побежденному, возвышающая победителя, – напомнил Кэррэдайн. – Кстати, эта традиция началась с баллады, написанной кем-то из стана Тюдоров.
– Да, одним из людей Стенли, – добавил Грант.
Перевернув пару страниц, он разыскал балладу и принялся декламировать странные звучные строки:
– «Мой боевой топор меня заждался… Корону водрузите мне на шлем», – повторил Кэррэдайн слова Ричарда перед роковой битвой. – Кстати, знаете, эту корону потом нашли в кусте боярышника.
– Кто-то, видимо, уже успел припрятать.
– Раньше я представлял себе эту корону такой внушительной, роскошной, вроде той, которой у нас пользуются теперь… А оказывается, она была просто золотым обручем.
– Да. Ее можно было надевать поверх боевого шлема.