Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески

– А в Лондоне никто не пришел опознать его?

– Похоже, ни одна душа.

– Странно.

– Не так и странно, если он был парнем, который ловчил. Такие обычно не хотят иметь неприятностей с полицией.

– Что, есть предположение, что он ловчил?

– Нет, думаю, что нет.

– А кто он был по профессии?

– Механик.

– У него был паспорт?

– Нет, просто бумаги. И письма.

– О, у него были письма?

– Да, два или три письма, которые люди обычно носят с собой. Одно – от девушки, где она пишет, что будет его ждать. Ей придется ждать долго.

– Письма написаны по-французски?

– Да.

– А какие деньги были у него?

– Подождите минутку, я возьму свой блокнот. Ум-м-м… Двадцать два, десять – в разных банкнотах; восемнадцать и два с половиной пенса – в серебре и меди.

– Все английские?

– Да.

– По отсутствию паспорта и английским деньгам похоже, что он был в Англии достаточно давно. Удивляюсь, почему никто не заявил о его исчезновении.

– Может, еще никто не знает, что он умер. Большой огласки все это не получило.

– У него был какой-нибудь адрес в Британии?

– При нем такого адреса не было. Письма были без конвертов, просто в бумажнике. Может быть, друзья еще явятся.

– Кто-нибудь знает, куда он поехал? Или почему?

– Похоже, нет.

– Что было у него с собой?

– Саквояж с самым необходимым. Рубашка, носки, пижама, домашние шлепанцы. Марки прачечной нет.

– Что? Все вещи новые?

– Да нет, нет. – Уильямса, казалось, забавляла подозрительность, высказываемая Грантом. – Все ношеное.

– На шлепанцах есть марка обувной фирмы?

– Нет, это тапки ручной работы из толстой кожи, какие можно найти на базарах в Северной Африке или средиземноморских портов.

– Что еще?

– В саквояже? Новый Завет на французском и роман в желтой бумажной обложке. Оба изрядно потрепанные.

– Ваши три минуты истекли, – сказала телефонистка.

Грант попросил еще три минуты, однако ничего больше о Б-Семь не узнал. Помимо того факта, что полиция ни во Франции, ни в Англии им не интересовалась (удар ножом, похоже, был чисто семейным инцидентом), о Б-Семь не было известно ничего. Ответ на все вопросы был один – отрицательный.

– Кстати, – сказал Уильямс, – когда я писал вам, я совсем забыл ответить на ваш постскриптум.

– Какой постскриптум? – спросил Грант, но тут же вспомнил, что это была пришедшая ему напоследок мысль: «Если вам нечем будет заняться, может быть, вы спросите в специальном отделе, интересует ли их в каком-либо отношении человек по имени Арчибальд Браун. Найдите Тэда Ханну и скажите ему, что это я спрашиваю».

– Ох да, конечно. О патриоте. У вас нашлось время что-нибудь разузнать? Это было не очень важно.

– Я случайно встретил того, к кому вы меня адресовали, в автобусе в Уайтхолл позавчера. Он сказал, что у него о вашей птичке ничего нет, но что они будут рады узнать, на кого он работает. Вы понимаете, о чем он говорил?

– Думаю, да, – ответил Грант с улыбкой. – Я постараюсь обязательно разузнать. Это просто будет небольшое домашнее задание на каникулы, скажите ему.

– Не забивайте, пожалуйста, голову работой, поправляйтесь скорее и возвращайтесь, пока здесь без вас все не развалилось на части.

– А где сделаны туфли, которые были на нем?

– На ком? Ах да. Карачи.

– Где?

– Карачи.

– Да, мне так и послышалось. Похоже, он побывал всюду. А на форзаце Нового Завета никакого имени?

– Не думаю. Кажется, я ничего такого не записал, когда читал заключение. Подождите минутку. Вот, записал. Имени нет.

– И никто из «пропавших» не подходит?

– Нет, никто. Кажется, никого даже приблизительно похожего. Он ниоткуда не «пропадал».

– Ладно, вы просто молодчина, что все это разузнали, вместо того чтобы сказать мне, чтобы я шел ловить рыбу в свою заводь. Когда-нибудь я сделаю для вас то же самое.

– А рыба в вашем омуте клюет?

– Тут вообще нет омутов, и рыба прячется в самой глубокой из оставшихся заводей. Поэтому-то я и дошел до того, что стал интересоваться делами, не стоящими, чтобы ради них и пальцем пошевелили в таких загруженных работой отделах, как первый юго-западный.

Однако Грант знал, что это не так. Не скука вызвала его интерес к Б-Семь, он чуть было не сказал – его родство с ним. У Гранта было странное чувство отождествления себя с Б-Семь. Не в смысле того, что они – одно существо, а в том смысле, что у них одинаковые интересы. Учитывая, что он видел Б-Семь всего один раз и ничего о нем не знал, это было совершенно неразумно. Происходило ли это оттого, что он думал о Б-Семь как о человеке, тоже боровшемся с демонами? Может быть, отсюда возникло чувство личной заинтересованности, как будто ему бросили вызов?

Грант поначалу предположил, что рай, о котором писал Б-Семь, – это забытье. Он предположил это из-за тяжкой, пропитанной парами виски атмосферы в купе. Но молодой человек вовсе не был набравшимся по уши. В действительности он не был даже очень пьян. Просто слегка навеселе. А что он упал навзничь и разбил голову об умывальник – такое может случиться с каждым. Значит, его так странно охраняемый рай вовсе не означал забытье. Грант заставил себя прислушаться к тому, что говорит Уильямс.

– Что-что?