Исчезновение Йозефа Менгеле

Незадолго до полуночи Музикус провожает его. Он поражен тем, как резко меняется выражение лица гостя, едва они приготовились выйти. Беспардонный болтун вдруг замыкается в себе, натягивает по самые уши широкополую шляпу и, сморщив лицо и затрясшись, поднимает воротник пальто. От одного вида полицейского его бросает в пот, а в машине он закрывает руками лицо и наклоняется головой вниз, завязывая шнурки на ботинках, как только они останавливаются на красный свет и рядом с ними встает чей-нибудь автомобиль. Вернувшись от Боссертов, Менгеле тут же переодевается в рубище затравленного зверя.

И все-таки он соглашается съездить с друзьями на выходные в джунгли и даже впервые с конца 1950-х годов разрешает Музикусу себя сфотографировать. Боссерт старательно убеждает его, что он неузнаваем, и подбадривает оставить этот уединенный квартал, иначе он скоро кончит плохо. «Так ведь может и руки на себя наложить», – говорит он жене, после того как однажды ночью довез его до термитника. А его лоб, так явно выдающийся вперед? А щербинка меж резцов? Боссерт настаивает: да он ничем не рискует, никто на него и не взглянет. Начинается долгое перевоспитание. Менгеле вместе с Герхардом и Музикусом позволяет себе короткие выходы, подальше от Штаммеров, и если на улице тепло, то без шляпы и плаща. Изгнанник инкогнито пробирается в город, в автобусе его сопровождают дети Боссертов, они с ним и в кино, и в супермаркете. Он в испарине от страха, как бы его не опознал кто-нибудь выживший в Освенциме или некстати появившийся физиономист, но сжимает зубы, овладевает собой (немного) и, бывает, позволяет себе помечтать о жизни другой, не столь изувеченной на старости лет. Семья в который раз уступила очередной его прихоти – помогла приобрести маленькую квартирку в Сан-Паулу, он будет ее сдавать и получать плату. Но бизнес есть бизнес: свидетельство о собственности оформлено на имя Миклоша Штаммера.

64

На следующий день после того как ему исполнилось шестьдесят, у него боли в животе, отвратительные судороги – должно быть, из-за сырного пирога Лизелотты, прокисшего по жаре, или из-за стресса: на той же вечеринке Герхард с дрожью в голосе сказал, что очень скоро навсегда уезжает из Бразилии. Он не тянет здешней жизни в финансовом плане, да и у жены и сына, возможно, серьезные проблемы со здоровьем, им предстоит целый ряд обследований, анализы крови, рентген, пункция костного мозга, а это предпочтительнее делать в Австрии, где за ними будет обеспечен лучший уход. «А я, а я?» – спрашивает Менгеле. Его новой нянькой станет Боссерт, он будет связным между Гюнцбургом и Штаммерами, будет передавать ему почту и покупать все, что понадобится. Вот и прощальный подарок – Герхард преподносит ему свое удостоверение личности. Надо всего лишь заменить его фото на фото Менгеле, детская шалость. Музикус поможет заламинировать документ, для административных дел он будет ему просто незаменим, а то фамилия Хохбихлер – слишком похоже на грубую фальшивку, может и не сработать.

Боли в животе снова приходят через несколько месяцев, острые, страшные. Менгеле мучают колики. Он прикладывает к животу пузырь со льдом, обмазывает зеленой глиной, размазанной в горячей воде, целый день не ест, но ничего не помогает, ни настой боярышника, ни лекарства и антибиотики, купленные для него Боссертом. Боль усиливается, на смену диарее приходят вспучивание, приступы рвоты, сильный запор, его кишечник не опорожняется, а организм слабеет, на шее вздуваются лимфатические узлы, поднимается температура. Когда однажды утром Менгеле, проснувшись, нащупывает на животе шишку, он сразу думает, что это опухоль или, может быть, его отравили Штаммеры – чтобы им достались и квартирка, и дом, и его записные книжки, за которые издательство отвалит им целое состояние. Он корчится от боли, но отказывается ехать в Каейрас на врачебный осмотр. «Слишком опасно», – бормочет он Боссерту, примчавшемуся к его изголовью. Геза тоже против, он боится возможных трудностей после визита к доктору и к тому же не верит ни в какую болезнь: их сосед-компаньон, старый лис-ипохондрик, в конце концов выкарабкается, как всегда. И все-таки на сей раз недуг тяжел. В последующие дни Менгеле не может есть, с трудом пьет, и во рту у него ядовитый и отвратительный привкус дерьма. Наконец, поразмыслив здраво, он догадывается: это приступы фекалоидной рвоты, перитонита, ему вот-вот настанет конец. Надо как можно скорее обращаться к специалисту. Боссерт везет его в больницу в Сан-Паулу.