Исчезновения

Чем глубже любим мы, тем чаще страсть таю,
И крепнет с каждым днем привязанность немая;
Но людям прокричать, что нежит грудь твою,
Способна только чернь холодная, слепая.
Лишь на заре любви я звал тебя порой
К душистым цветникам весенних песнопений,
В томительной ночи, насыщенной грозой,
Все реже говорит любви призывный гений.
Так падает напев средь знойной темноты
У любящей леса, грустящей Филомелы,
Когда гудят в роях бессонные кусты
И всюду аромат свои вонзает стрелы.
…Да, как она молчит, – молчать хочу и я,
Боясь, что досадит тебе любовь моя[7]

.

Высовываю руки из тепла рукавов, где я их прятала от холода. Сердце слегка поднимается вместе с кучкой засохших листьев у ног. Они кружатся и взлетают, а ветер дает им новую жизнь. Потому что внезапно вижу то, что пропустила. Самое важное из всего этого.

«Филомела», – думаю. Конечно.

 ***

Бегу прямо к дому Беас и нажимаю на дверной звонок. Увидев меня, миссис Фогг кривится, но все же зовет:

– Беатрис, пришла та Айла Куинн из школы.

Беас отводит меня в свою комнату, заваленную открытками, конвертами от грампластинок, заколками и стеклянными коробками, а на стене висит постер с изображением женщины в корсете, играющей на скрипке. Ее книжная полка полна сборников поэзии, футляр от скрипки стоит в углу рядом с коллекцией смычков. Мы садимся на кровать, и я прячу замерзшие пальцы ног под одеяло.

– Филомела, – говорю Беас, открывая мамину книгу на коленях. – В поэме Шекспир написал о затихших песнях и музыке. Не понимаешь? Филомела! На латинском это соловей!

Вдруг у меня стучит в ушах. Моя теория всегда была только догадкой, но теперь у нее есть основание из чего-то большего. Вспышка чистой, возрожденной веры.

Она вскрикивает и сцепляет руки.

– Я так и знала. Была уверена, что ты напала на след!

Она достает две бутылки кока-колы, спрятанные под кроватью. Они шипят, когда мы их открываем и чокаемся.

Своим хрипловатым голосом она говорит:

– Так теперь тебе остается найти остальные. О! – она хлопает в ладоши. – Позволь мне помочь!

Я чокаюсь с ней содовой.

– За нас, Беас. Давай разделять и властвовать.

В четверг на уроке, когда Дигби отворачивается, она передает мне записку.

ВАРИАНТЫ ПОКРЫВАЛА:

Следы дождя с лица мне осушая[8].

В пятницу передаю ей свою записку.

гипноз

Врач: Видите, ее глаза открыты.

Дама: Да, но ее зрение закрыто.

«Макбет»

Ее глаза расширяются, и она поднимает большие пальцы вверх.

– Завтра принеси все, что смогла найти, – говорю.

– О чем вы обе там шепчетесь? – спрашивает Джордж, отрывая взгляд от микроскопа.

– О мальчиках, – отвечаю.

– О Марго Темплтон, – говорит Беас одновременно со мной и показывает ему язык.

В субботу утром, когда раздается звонок Беас, я добегаю до двери раньше Женевьевы.

– Начнем сначала, – говорю, отводя ее в мою комнату. – Тебе нужна одна из них.

Мы усаживаемся на пол, окруженные книгами, бумагой и ручками, и я даю ей одно из творений Женевьевы, посыпанное корицей и сахаром.

– Грязевая бомба.

Взамен она отдает свой блокнот.

– Вот все, что я нашла в сонетах.

Беру ее список и начинаю сравнивать со своим.

– А ты? – спрашивает она, кусая пончик, покрытый корицей и сахаром.

Тепло и надежда напитывают меня с каждой строкой ее находок, которые я добавляю к своему списку.

– Я искала две вещи, на которых споткнулась раньше, – говорю ей.

– Правильно. Зуб Фрейда. Ты знала, что есть что-то о змеином зубе в абзаце о снах в «Макбете»? – спрашивает она. Беас закрывает глаза и откусывает еще кусочек. – И знаешь, что я украду Женевьеву из-за вот этих вкусностей?

– Я нашла кое-что лучше для снов и зубов в «Ромео и Джульетте», – говорю.

В таком-то вот параде, по ночам,
Царица Мэб в мозгу влюбленных мчится, —
Любовные тогда им снятся сны;
Иль скачет по коленям царедворцев —
И грезятся им низкие поклоны;
Иль у судьи по пальцам – и ему
Приснятся взятки; иль по губкам дам —
И грезятся тогда им поцелуи

[9].

Здесь описывается фея-повитуха, которая ездит в карете из лесного ореха, – говорю я.

– Зубная фея? – улыбается Беас.

– И помнишь, когда доктор Клиффтон сказал, что «затяни звезды облаками» было чересчур притянуто мной для Исчезновений звезд?

– Потому что мы все еще могли видеть луну.