Исчезновения

Приподнимаю брови и громко перелистываю страницы учебника. Подчеркиваю запись в тетради. В животе покалывает, когда он садится рядом со мной, и я продолжаю ждать, когда он упомянет гонки, какой-нибудь знак или взгляд, записку, подкинутую мне, пока никто не смотрит. Но мы вместе занимаемся в библиотеке доктора Клиффтона, одни, и он все еще молчит. Мое возбуждение тускнеет, когда мы садимся за ужин. Может, он просто больше не будет участвовать в гонках, как и пообещал отцу.

Миссис Клиффтон принимает окончательное решение по поводу турнирной вечеринки за ужином из свиных отбивных, окруженных золотистыми ананасами.

– Мы решили провести ее, – объявляет она, опуская вилку. – И пригласим людей из Чарлтона тоже. Нам нужно собираться вместе в такие времена. – Она смотрит на доктора Клиффтона, и он согласно кивает. Всего за несколько дней они уже стали лучше читать по губам друг друга.

– Каждому нужно что-то яркое в такое безрадостное время, – говорит доктор Клиффтон, накладывая салат на тарелку.

– Согласитесь, что эти последние шесть месяцев точно были ужасны? – спрашивает миссис Клиффтон. И тут же ее лицо заливается краской. – Кроме того, конечно, что вы с Майлзом остановились у нас, Айла, я… я… не хотела, – говорит она, но мой желудок скручивается в узел, и ее слова висят в воздухе над нами весь остаток ужина. Как будто внимание всех притянуто к этому самому факту.

Как существенно хуже все стало в Стерлинге за то короткое время, что мы с Майлзом провели здесь.

Глава 41

Тем вечером я желаю всем хороших снов и закрываю дверь спальни, но вместо ночной рубашки натягиваю черный свитер и брюки. Трачу почти час на изучение фотографии Джин Тирни в журнале, пытаясь на ощупь уложить волосы такой же гламурной волной, как у нее. Потом сажусь на кровать с открытым сборником стихов на коленях, пытаясь не думать о том, что сказала миссис Клиффтон, и перечитывая одни и те же строки снова и снова.

Сразу после одиннадцати тридцати навостряю уши, заслышав звук шагов Уилла. Он, наверное, думает, что ведет себя тихо, но я слышу мягкий переступ его ног по ковру в коридоре. Закрываю книгу и встаю, и сердце тоже рвется вверх. Шаги останавливаются прямо за моей дверью, и я жду, когда он постучит.

Но потом, после томительного для меня ожидания, шаги снова раздаются дальше по коридору и затихают в единственном скрипе на лестнице. Требуется лишь легчайший шорох закрывающейся парадной двери, чтобы я наконец призналась самой себе, что он ушел. Без меня.

Я сижу долгое мгновение, сжав руки в кулаки на коленях.

Что сейчас произошло?

Потому ли это, что он неожиданно осознал, насколько все стало плохо, когда мы с Майлзом появились здесь? Или потому, что он устал, оттого что я повсюду таскаюсь за ним? Был ли он добр из жалости, а втайне считал меня обузой? С ужасом думаю: «Может, он хочет побыть один с Элизой, и я ему мешала бы».

Шишка на кончике правого уха горит, словно Диксон Фейервезер снова шепчет в него. Срываю с себя темную одежду и кидаю ее в шкаф. «Мне все равно», – сердито думаю, переодеваясь в ночную рубашку, проводя пальцами по волосам.

Прежде чем вернуться в тепло кровати, открываю окно и позволяю шторам волнами вылететь в ночь, как белый флаг капитуляции. Вернувшись домой, он увидит их и поймет: я знаю, что он не пригласил меня. Это по-детски, злобно и скорее наказание для меня, чем для него. К тому времени, когда он возвращается почти два часа спустя, я дрожу от холода.

Слышу, как он поднимается по дереву за моим окном и тихо стучит по раме, прежде чем забраться ко мне в комнату. Безмолвно закрывает окно за собой, затем поворачивается ко мне, его щеки горят от холода, а волосы мокрые и потемнели от пота. Он тяжело дышит, словно весь путь домой проделал бегом.

Я скрещиваю руки на груди:

– Повеселился? – многозначительно спрашиваю.

– Я не знал, что тебе требуется мое приглашение, – говорит он сухо. Он напряжен, стоит прямо. – Думал, это сделали Джордж или Беас.

Это словно нож в сердце.

– В прошлый раз я сказала тебе, что хочу пойти с тобой.

– А потом пообещала моему отцу, что не пойдешь.

– Как и ты, – отвечаю. Мои щеки полыхают.

– Мне жаль, – он отворачивается. – Просто становится сложнее, оттого что мы оба живем в одном доме и ты не отсюда. Мне бы хотелось, чтобы все было по-другому.

– Неужели? – сурово спрашиваю я. – А мне кажется, что у тебя и твоей семьи все неплохо.

– Ладно, Айла, – говорит он, сжав челюсти так, что я знаю: мне удалось уколоть его туда, куда хотела. Когда он уходит, беззвучно закрывая за собой дверь комнаты, чувствую себя так, словно и выиграла, и проиграла одновременно.

***

Весь следующий день у меня болят голова и сердце.

– Где ты была прошлой ночью? – спрашивает Беас на лабораторном занятии. – Я тебя искала.

– Чувствовала себя неважно, – бормочу и весь остаток дня практически молчу.