Елеазар с энтузиазмом откликнулся на предложение царя, пожелал всяческих благ ему, и царице Арсиное, сестре его и супруге, и их сыновьям, и приветствовал его как «искреннего друга». Письмо Птолемея было зачитано прилюдно, сообщает Аристей, который вместе
Посещение Иерусалима произвело на Аристея сильнейшее впечатление, в частности, вид первосвященника во всем блеске парадных одежд. Еврей диаспоры, он, по-видимому, был искренне тронут, соприкоснувшись со своими корнями. Его поразили малые размеры Иерусалима, по сравнению с колоссальной Александрией, городом, где Аристей жил до тех пор. Как всегда осторожный и здравомыслящий, он продолжает тему, рассуждая, весьма благосклонно, о внутренней политике Птолемеев: если в Египте, излагает он, людям из внутренних областей, то есть туземцам, не разрешено оставаться в городе более, чем на двадцать дней, это можно понять и оправдать следующим образом: правитель печется о том, чтобы сельское хозяйство не пришло в упадок вследствие чрезмерного оттока крестьян в город. Основная мысль его заключается в том, что евреи и греки, те и другие, призваны править, а египтян следует удерживать в повиновении, они должны знать свое место: точно так же думал и Птолемей, когда писал Елеазару о том, что многие евреи были поставлены во главе гарнизонов, и им было назначено высокое жалованье, «чтобы внушить страх египетской расе».
То, что встретились два народа, предназначенные к правлению, как бы запечатлел прием, который Птолемей оказал делегации из семидесяти двух ученейших евреев: от каждого из племен Израилевых было избрано по шесть человек. Семь дней продолжался симпосион в их честь, и монарх имел случай изощрить свое политическое воспитание посредством тончайшей казуистики, которой не избежала ни единая, даже самая проходная, проблема, связанная с царской властью. Значит, совет Деметрия «устроить собрание книг о царской власти и науке управления, и эти книги прочесть» вовсе не пропал втуне.
Царь забрасывал мудрых сотрапезников вопросами, по десятку в день. «Как сохранить царство?» — спрашивал он. — «Как добиваться согласия друзей?», «Как на суде получить одобрение тех, кто разочарован приговором?», «Как передать наследникам царство в целости и сохранности?», «Как оставаться невозмутимым при непредвиденных обстоятельствах» и так далее.
И те каждый раз давали ответ, одновременно почтительный, своеобычный и согласный с их основной идеей: прозревать всемогущество Бога в самых глухих уголках человеческого существования. В первый день на банкете присутствовал также и греческий философ Менедем из Эретрии, диалектик, посещавший платоновскую Академию перед тем, как присоединиться к мегарской школе своего учителя Стильпона. Менедем, прибывший по поручению правителя Кипра, не имел ни малейшего намерения вмешиваться в дебаты, воистину несколько экстравагантные.
«Какова вершина отваги?» — допытывался Птолемей, или вот еще — «Как сохранять нерушимым сон?», «Как умудряться думать только о хорошем?», «Как избегнуть боли?», «Как с надлежащим терпением выслушивать окружающих?», «В чем состоит наихудшее небрежение?», «Как жить в согласии с женой?»
Даже последний вопрос не лишил старых мудрецов присутствия духа. «Зная, что женский пол неистов и дерзок, — ответил один из них, — и, главное, стремится неудержимо к тому, чего желает, но всегда готов отклониться под влиянием ложного мнения, следует обращаться
«А как использовать свободное время?»
«Ты должен читать, — ответил один из старцев, возможно не знающий, что говорит с обладателем книг со всего света, — особенно описания путешествий по разнообразным царствам земли. Так ты лучше научишься блюсти безопасность твоих подданных, чем заслужишь славу, и Господь исполнит все твои желания».
«Видишь, — заметил Птолемей, обращаясь к Менедему, мнение которого ему было любопытно узнать, — застигнутые врасплох вопросами всякого рода, они отвечали здраво, опираясь на Бога в своих рассуждениях».
«Да, государь, — весьма осторожно ответил Менедем, отнюдь не желая противоречить, — если предположить, что все зависит от силы провидения, и принять как предпосылку то, что человек — создание бога, отсюда действительно следует, что и сила, и красота рассуждения имеют в боге свое начало».
«Вот именно», — отметил Птолемей, так и не поняв, что Менедем, в сущности, ухитрился не высказать собственного мнения. Тогда диспут прекратился — так сообщал источник Аристея — «и все обратились к веселью».